Уже потом, став взрослой и достаточно образованной барышней, она сможет удивиться тому, что картина была написана в крепкой классической манере, которую сами импрессионисты объявили мертвой и исчерпавшей себя. Никакого тебе пуантилизма, никаких размытых красок, кривых линий, умышленных диспропорций и неясных очертаний, твердый четкий рисунок, не терпящий двусмысленности.

Молодой мужчина лежал на песке манежа. Он был одет в парадную форму тореадора: черный, расшитый серебром костюм, белую манишку, белые чулки и туфли с большой квадратной пряжкой.

Красивое мужественное лицо, повернутое к зрителю, выглядело спокойным, как у спящего, но почему-то при первом же взгляде на человека становилось понятно: он мертв.

На великолепном костюме, аккуратно расправленном на теле, — ни пятнышка. На чистом ровном песке — ни кровинки. Художник не посчитал нужным дать понять зрителям, как именно умер Артист, развлекая Публику. Это была парадная, торжественная смерть, красивая настолько, насколько смерть вообще может быть красивой.

И сейчас, глядя в лицо смерти, Валька неожиданно испытала ощущение дежавю и перестала бояться.

Сзади захрустел снег, послышались приближающиеся шаги, и она оглянулась. К ним медленно подходила женщина в черном длинном пальто. Ее рыжие волосы с густой проседью не были спрятаны под косынку, но Валька удивилось не этому. Она просто удивилась, что на похороны Андрея явилась тетя Катя.

Екатерина Дмитриевна, не обращая ни на кого внимания, подошла к гробу и положила в него две длинные белые гвоздики. Сделала шаг назад, подняла воротник черного пальто и застыла, о чем-то глубоко задумавшись.

Вальку кто-то тронул за рукав, и она оглянулась. Один из рабочих стоял позади и вопросительно смотрел на нее.

— Еще немного подождем, — попросила она и окинула взглядом собравшихся. Бабушка, Арсен, тетя Катя… Неужели не придет?

— Сколько? — спросил рабочий шепотом.

— Не знаю, — ответила Валька.

— Так, работа у нас…

Арсен подошел к ним, взял рабочего под локоть и отвел в сторону. Проронил всего несколько слов, но, очевидно, они оказались достаточно вескими, чтобы рабочий, радостно кивнул головой и поспешил к сотоварищам.

— Думаешь, она приедет? — спросил Арсен шепотом.

— Не знаю, — ответила Валька. Посмотрела на часы и сказала:

— Половина двенадцатого.

— Подождем еще полчаса.

— Подождем, — согласилась она и подняла воротник полушубка.

— Замерзла?

— Нет.

— Может, посидишь пока в машине?

— Нет.

Он хотел еще что-то сказать, но вдруг остановился, подтолкнул Вальку и показал глазами на приближающуюся женскую фигуру.

— Она?

Валька прищурилась. Волосы женщины скрывал большой платок, и определить издалека, кто это, было трудно. Но, когда она подошла ближе, Валька с облегчением вздохнула и тихо прошептала:

— Успела…

Жанна, спотыкаясь, добрела до них. Подошла к гробу и застыла, глядя в белое спящее лицо на подушке. Закрыла рукой рот и тихо заплакала. Бабушка с ее приближением молча отступила назад, но к Вальке не подошла. Так и стояли они, разбросанные в разные стороны: Валька с Арсеном, державшим ее за руку, бабушка, не сводящая глаз с лица Андрея, тетя Катя, о чем-то напряженно размышляющая, и страшно одинокая Жанна.

Наконец Жанна оглянулась, вытерла глаза и сделала несколько неуверенных шагов назад. Арсен поманил рабочих, и они стали медленно приближаться.

— Подождите! — вдруг сказала Валька, и рабочие застыли, недовольные новой проволочкой.

Валька достала из кармана маленький нательный крестик и подошла к Андрею.