После того, что произошло со мной за сутки, не хватало только увенчать обмороком завершение операции.

Итак, мы добрались до дома. Кто-то — не я — ворвался первым в дом и включил свет.

Ни одного выстрела.

Ну, братцы, надо было видеть сию картину — всех подстреленных подонков. И море крови. Это был кошмар. Это смахивало на музей восковых фигур — так много там было воскового цвета фигур.

Правда, только четверо из них отдали Богу душу. Двое были без сознания, а остальные шесть истекали кровью. Меня заметил Билл Ролинс, разговаривавший с Сэмсоном.

Он подошел ко мне со странным выражением: одна половина его лица как бы улыбалась, а другая хмурилась. Мысль застряла в моей голове, как популярная песенка, — мне даже слышалась мелодия: «Улыбаясь левой стороной... плача правой стороной...»

— Шелл, неужели все это натворил ты один?

— Ну, не совсем один, — скромно признал я. — Они тоже участвовали.

Я задумался на минутку. Ей-богу, я не был чокнутым. Я точно слышал музыку. Наконец до меня дошло.

— Эй! — радостно воскликнул я. — Смотри! Меня показывают по телеку!

И вправду. Только что закончилась реклама — ее-то музыкальную заставку я и слышал. Шла середина телехроники с кадрами, заснятыми сегодня с «Колуна-14».

Я атаковал этих крыс ровно в семь тридцать. Они, естественно, потеряли интерес к теленовостям, но не выключили телевизор. Единственное, что меня удивило, как его не повредили во время перестрелки.

Все в доме было уже под контролем, и мой голос прорвался сквозь стоны и звуки капающей крови. Все посмотрели на телевизор.

Да, это был я. О Господи...

Ужасно!

Как это могло случиться? В тот момент все казалось...

Четыре парня несли нечто похожее на мешок с картошкой, а я крался за их спинами. Вдруг я дико замахал рукой перед камерой: это было, когда я хотел удостовериться в том, что они позвонили ментам. Потом я — так это выглядело на экран — укусил ствол револьвера. Через некоторое время я внезапно как-то дико присел с жутко оскаленными зубами, молниеносно вскинув револьвер — и никто не обратил на меня никакого внимания.

Кошмар!

М-да, подумал я. Какой там храбрец — я выглядел чокнутым!

— Выключите этот дурацкий ящик, — потребовал я. — Кому охота смотреть телек в такое время?

На экране стройные, уверенные в себе полицейские надевали наручники на четырех опасных преступников. Они действительно выглядели храбрецами.

Но не только это заботило меня.

С того самого момента, как мы пришли сюда во второй раз, — в первый я его, понятное дело, даже не заметил, — меня беспокоил Ники Домино. Его не убили. Более того, его даже не ранили. Меня посетила гнетущая мысль: только хорошие люди умирают молодыми. Домино доживет до двухсот лет. А мне это было не по нутру. Мне хотелось, по крайней мере, вмазать ему.

Он был одет в шикарный бежевый костюм, одну из своих отвратительных рубашек с высоким белым воротничком и искрящимся галстуком. Он смотрелся так, словно был приглашен на чай с бисквитами или вышел полюбоваться на яхты или проверить счета в своих борделях. Очень мне хотелось врезать ему, но у меня не было повода для этого. Схватка закончилась. Но я бешено искал предлог.

Полицейские выводили бандитов по одному и парами. Я стоял рядом с дверью. Двое ментов подтолкнули Домино к ней. Наручников на нем не было, но каждый полицейский держал его за руку. Ники отнюдь не казался счастливым. Его лицо искажала гримаса ярости и отчаяния, он едва не исходил пеной.

Когда его провозили мимо меня, Домино резко повернул головой в мою сторону и попытался что-то прокричать, но полицейские завернули ему руки за спину и заставили заткнуться.