Иван Диодорыч понял, что пароход, который преследовал «Лёвшино», был пароходом Горецкого.

Роман взглядом отыскал Мамедова. Тот набычился, точно хотел кинуться в драку. Что ж, нобелевскому горцу не повезло. Чаша весов опять качнулась в другую сторону. Два дня назад у Мамедова было всё, включая свободу и буксир, а сейчас не осталось ничего — и жизни скоро не будет.

— Хамзат Хадиевич, мне нужны документы, — спокойно сказал Роман.

— Я прынэсу… — нехотя согласился Мамедов.

— Нет! — быстро возразил Роман; он не забыл о нагане Мамедова. — Я не намерен выпускать вас из виду. Рябухин, принеси ты.

— Под моым матрасом в кубрыке, — сказал Сеньке Мамедов.

Сенька суетливо поспешил к надстройке.

Роман ждал, и команда тоже ждала. Роман рассматривал хмурые лица речников. Совсем недавно это были почти друзья — а сейчас вдруг стали как на чужой фотокарточке, которую можно порвать без всяких чувств.

Над затоном кружились и вопили чайки. Мимо «Лёвшина» полз буксир «Еруслан»; капитан с мостика что-то зло кричал в рупор — он явно адресовался к речникам на «Лёвшине», однако те не обращали внимания. Роман отметил, что нос у «Еруслана» помят и залит чем-то чёрным, а вокруг накренившейся нефтеперекачки по воде растеклась широкая смоляная лужа, в которой ярко блестело солнце. Похоже, «Еруслан» протаранил нефтеперекачку… Рабочие на плашкоуте уныло наблюдали, как тонет их посудина.

Появился Сенька с пачкой тетрадей, перевязанных шпагатом.

— Положи на палубу, — приказал Роман.

Сенька, как собака, послушно положил документы возле ног.

— А теперь, Иван Диодорович, уведите всю команду в кубрик. И Катю туда с собой возьмите. Хамзат Хадиевич, вы пойдёте последним.

— Зачем в кубрик-то? — глухо спросил Нерехтин.

Роман для внушения просто встряхнул Алёшку как тряпичную куклу.

— Что ж ты за зверюга такой? — с тоской произнёс Иван Диодорыч.

Его душа ослабела от бессилия, даже ноги подгибались.

— Давайте за мной, братцы, — позвал всех Серёга Зеров.

Роман снова ждал, пока все речники уберутся с палубы, и Нерехтин вслед за ними. Из прохода в надстройке донеслись голоса — это уводили или уносили Катю. Мамедов не сводил пристального взгляда с Романа. Роман понимал, что хищный нобелевец ловит хоть малейшую возможность напасть.

— Не советую, — предупредил его Роман.

— Убью, если дядю Хамзата застрелишь! — бешено прошипел Алёшка.

Он решил, что Горецкий хочет застрелить Мамедова без свидетелей.

— Не застрелю, — усмехнулся Роман.

Мамедова он оставил просто для того, чтобы тот не ушёл в кубрик первым и не выскочил обратно с наганом. А вот пробитая нефтеперекачка и помятый «Еруслан» навели его на интересную мысль…

— Всё, наша очередь, — объявил Роман. — Теперь в кубрик, Мамедов.

Роман помнил, как устроены помещения в буксире. Коридор, переборка, дверь слева и трап вниз… Мамедов сгорбился в дверном проёме и ступил на трап. Роман толкнул Алёшу вдогонку за Мамедовым и сразу захлопнул железную дверь. Придавив её спиной, Роман стащил с себя брючный ремень и связал им скобы на двери и переборке — замка, разумеется, у него при себе не имелось. Но пару минут ремень выдержит.

В каптёрке боцмана среди ящиков с инструментами, обрезков досок, банок с краской и разных железяк он отыскал толстую проволоку, вернулся к двери в кубрик и заменил ремень обмоткой покрепче. Потом быстро обошёл весь пароход, проверяя, не спрятался ли кто в каюте или в машинном отделении. На передней палубе подобрал пачку тетрадей Турберна.