За плечом Ивана Диодорыча висела занавесь из простыни — это Стешка отгородила закуток, где помещалась Катя. Мокрая от пота, с прилипшими ко лбу волосами, Стешка время от времени обтирала Кате лицо тряпочкой, на которую экономно поливала из медного чайника — в нём была последняя вода. Кате казалось, что её неудержимо влечёт по какому-то кругу, и на одной из частей этого круга беспощадная сила вдруг проворачивает её в мясорубке. И жуткое механическое движение неторопливо ускоряется. Катя глухо скулила, когда становилось нестерпимо больно, и дрожала.

— Ничё-ничё, дева, — приговаривала Стешка. — Распускай себя от грудей до коленей, будто бельё полощешь… — Стешка поглаживала Катю: — Вот так ра-а-аз… ра-а-аз… Родишь, не боись… Не ты первая муку принимаешь…

Павлуха Челубеев, вскарабкавшись на трап, тупо и упорно бил кулаком в железную дверь, и дверь лязгала. Никто из команды не просил Челубеева прекратить — лучше слушать его удары, чем стоны Кати за простынёй.

— Не угоришь там наверху? — окликнул Павлуху боцман Панфёров.

— Вышибу её… — бормотал, почти бредя, Челубеев. — Зубами прогрызу…

По кубрику ходил только Серёга Зеров, будто самый тоскующий арестант в каземате. Стараясь на наступить на лежащих Сивакова и Девяткина, он смотрел то в один иллюминатор, то в другой.

— Два буксира занялись и баржа деревянная, — сообщал он капитану. — Со «Стрепета» народ побежал… «Святитель», товарный купца Тырышкина, на выход из затона попёр, у него левый борт дымится…

Штурвальный Дудкин внезапно ударился головой в пиллерс — упал в обморок. Серёга шагнул к нему, приподнял и принялся шлёпать по щекам.

Сенька Рябухин по койке робко придвинулся к Феде Панафидину. Федя прижимал к груди икону Якорника, отвернув её от кубрика, словно Николе не следовало видеть людские страдания.

— Феденька, — прошептал Сенька, — а ты исповедать сможешь?..

— Ты чего надумал, аспид? — в ужасе вскинулся рядом Яшка Перчаткин.

— Помираем же… — растерялся Сенька. — Покаяться бы перед исходом…

— Как помираем?! — едва не заплакал Яшка. — Не помираем вовсе! Меня рябинники на расстрел вели, а я не помер! И на «Русле» не помер! В морду тебе дам, Сенька!.. Господь нас видит! Мы же тут все вместе, как цыплятки у курочки! Нас ему легко спасти, только дунет с неба, и полетим на волюшку!..

— Бог нас спасёт, Сеня! — твёрдо ответил Федя. — Не вводи во грех!

За бортом буксира бушевал пожар, в душегубку трюма проникал запах нефтяного дыма. В густом и спёртом воздухе тихие голоса растекались, как масло. Челубеев унялся и сполз по трапу на стлань. Сдавленно подвывала Катя. Низкий железный потолок с отсветами огня был как отрицание бога, а роды в этом пекле словно бы означали, что надежды никогда и не было.

Иван Диодорыч тяжело передвинулся поближе к Мамедову.

— Хамзат, дай наган, — тихо попросил он.

Он помнил, что в нагане Хамзата Хадиевича имеется один патрон.

Мамедов покосился на Алёшку. Алёшка уже сомлел.

— Думаэшь, не пэрэждом пожар? Желэзо вэдь кругом…

— Скоро мазутный бункер взорвётся, — спокойно пояснил Иван Диодорыч. — Обшивка лопнет. Мы утонем. Не хочу этого ужаса для Катюши…

Мамедов полез рукой за спину и вытащил наган.

— Лёшку… сможешь? — забирая оружие, еле выговорил Иван Диодорыч.

— Руками умэю.

Они смотрели друг другу в глаза.

— Справимся, Хамзат?

— Мы с тобой нэ малчики, Ванья.

Иван Диодорыч видел, что Мамедов сделает всё, как надо.