Другой темой служил Передающий Эффект.

- ...этот могучий океан сейчас такой спокойный, такой безопасный. И все же давайте вспомним об ужасном опустошении, причиненном Разумами в их слепой ненависти ко всем живым существам...

Когда Стренг ступал на эту дорожку, Баркер, как правило, морщился. Об ужасном разорении, которое учинили Разумы, следовало забыть, но невозможно было сообщить Стренгу, чтобы он заткнулся.

- Мне сегодня снова пришлось изобразить прерывание трансляции, говаривал Баркер, - но я не могу это делать слишком часто. Проклятый независимый наблюдатель начинает что-то подозревать.

Юрист в отпуске поселился в Премьер-сити, но иногда посещал студию и подолгу наблюдал за трехмерным изображением. Держался он при этом обособленно, почти ни с кем не разговаривая.

Я перестал бывать в студии, не вынеся нецензурируемой критики катамарана. Поскольку Баркер избегал меня, я заключал, что дела не улучшались.

Но однажды любопытство пересилило... В Риверсайде уже наступил полдень, а у Стренга была ночь. Он взглянул на звезды, пожал плечами. Щурясь, посмотрел на освещенную каюту и отпер дверь. Повернулся к нам и поднялся в кокпит, ведя за собой крупную фигуру. Это существо село, и в свете, падающем из каюты, я увидел лицо в профиль...

Это был он сам. Это был Стренг. В кокпите сидели два Ральфа Стренга.

- Классический синдром самовлюбленности, - объяснила впоследствии Алтея Гант. - Защитный механизм аморфа вошел в ступор из-за того, что у Стренга, очевидно, просто нет "ты" - нет идеала, нет предмета любви, нет ничего такого, во что может превратиться аморф, чтобы угодить ему. Аморф, наверное, начал несколько пробных изменений и от всех отказался. Потом наконец осознал, что больше всех Стренг любит самого себя... Должна признаться, я была лучшего мнения об этом человеке. Не следовало, очевидно, дарить ему аморфа.

- Возможно, только аморф и удерживает его сейчас в здравом рассудке, заметил Баркер. - По крайней мере, у него есть общество его самого, раз уж нет никакого другого.

- Вот уж, действительно, общество самого себя, - усмехнулась Алтея Гант. - Аморф эгоцентриста отличается от любого другого. Обычный аморф является идеалом - он воплощает все хорошее, что человек знает о своем "ты". Он основан только на этом знании, а поскольку никто не знает о другом человеке всего, это неполный образ.

Но аморф эгоцентрика - дело другое. Он может в точности продублировать Стренга, поскольку телепатически воспринимает разум Стренга.

Она улыбнулась своей скупой улыбкой.

- Так что если Стренг устанет, он запросто может удалиться в каюту и уйти в запой на несколько дней, бросив все на аморфа. Никто не заметит разницы, да ее и нет.

Но Стренг, насколько мы могли судить, продолжал появляться лично. Он страдал от все более длительных периодов депрессии, начал все более неадекватно реагировать на пустяковые дефекты судна, стал открыто пичкать себя лекарствами от воображаемых болезней. Ему удавалось удерживаться в рамках светской любезности всего часа два с утра. Он даже начал признавать свои недостатки.

- Долгое одиночное плавание выявляет неожиданные отрицательные черты человеческого характера, - ударился он однажды средь бела дня в философию. - Больше всего я жалею, что у меня не хватило здравого смысла захватить с собой "Иммунол". Мне не помешал бы сейчас некоторый отдых...

Но у него не было "Иммунола". Только алкоголь, а это не одно и то же. Два часа спустя начал барахлить насос, и Стренгу пришлось разобрать его, заменить прокладку и при этом обжечь руку о горячий металл.