Аккуратно свернув пергамент, я снова положил его в сумку и нашёл заначку покойного повара — лепёшку. Сухую и твёрдую как камень. Но это был первый кусок настоящего хлеба, который попался мне за боги знают сколько недель, и я обрадовался черствой лепёшке, как самому изысканному деликатесу. Очень правильно сказал один философ: «Лучшая приправа — это голод».

Переодевшись в чистую одежду повара, я было собрался по привычке выбросить ветошь, которая осталась от моей последней мантии, но, вспомнив свою глупость в пещерах, запасливо решил оставить самый приличный кусочек на заплатки. Волею богов, таковым, то есть меньше всего изодранным, оказался лоскут с эмблемой лекаря. На грязном с въевшейся каменной пылью кусочке ткани отчётливо была видна зелёная змейка, свернувшаяся в кольцо, то ли кусающая свой хвост, то ли положившая на него голову, большая красная капля крови внутри кольца и в центре капли — маленький белый огонёк травника.

Сам я был исцарапан, весь в синяках и ссадинах, грязен, как обитатель свалки. Да простят меня приличия, но помыться здесь было просто негде. Изредка попадались роднички, бьющие из скал, тогда я мог вволю напиться и кое-как умыться-подмыться, но чтобы окунуться целиком и хорошенько продраить себя — это было совершенно невозможно. Исцеление мелких болячек оставил на потом, когда вернутся силы. Так я решил и продолжил свой путь.

На следующий день достиг широкой тропы, которой, похоже, активно пользовались, и направился по ней вниз, в надежде, что этот путь выведет меня на более ровное пространство. Шёл не спеша, пошатываясь, но упорно и безостановочно. Через несколько часов меня догнал отряд, сопровождающий карету с графским гербом и несколько фур. Воинов навскидку было четыре десятка, и среди них выделялся настоящий вельможа — столь высокомерно-презрительным был его взгляд и богата одежда.

Придержав коней возле моей скромной персоны, вельможа поморщился и надменно спросил:

— Кто таков?

— Меня зовут Алониус, ваша милость. — Вовремя вспомнив, что здесь я не барон, смиренно поклонился и продолжил: — Был нанят их милостью бароном Тобиусом фро Гормин служить поваром.

— А здесь что делаешь? — подозрительно спросил граф.

— Отряд их милости побило камнепадом. Я чудом спасся. Потом блуждал в горах, пока не вышел на эту тропу. Я много дней не ел, ваша милость.

— Вот как? — Повернувшись, по-видимому, к капитану своей охраны, граф сказал: — Так вот почему он не прибыл. А мы думали, струсил. — И вдруг приказал: — Обыскать.

Двое воинов спешились и подошли ко мне. Один стал рыться в сумке, другой небрежно меня охлопал, отобрал кинжал и передал его графу. Тот, брезгливо поглядев на грязные ножны и простую рукоятку, брать его отказался.

— Придержи пока у себя. Что там, Фрабус? — Он повернул голову к тому, кто копался в моей (вот уже и моей, вздохнул я про себя) сумке.

Воин, которому надоело копаться в тряпье, просто высыпал прямо на дорогу содержимое сумки, поворошил носком сапога нижнее бельё, подобрал пергамент и протянул его графу.

— Прочти, что там, — отказался брать документ вельможа.

— Я неграмотен, ваша милость, — ответил солдат.