— Ээ… Кого?

— «Моллюска».

Насколько знал механик, Клов был единственным человеком, которому пение Фласка искренне нравилось. Возможно, дело тут в генетике — трактирщик приходился дальним родственником певцу. Седьмая вода на киселе, но все же… Только у Паландрика вечно не хватало времени, дослушать до конца хотя бы одну арию. Трактирщик всегда куда-то спешил и всегда чем-то был занят. В данный момент Паландрик болтал и одновременно вытирал полотенцем стол, не забывая косится на стойку, где его жена разливала спиртное.

— Позавчера здесь драка была. Рабочие с Механического чего-то не поделили с китобоями. Ну, знаешь, как обычно. А этот парень…

— Какой парень? — не понял Фласк.

— Да самый обычный вроде. Молодой, красивый даже, только бледный, кожа серая, я думал — чахоточный. Сел в угол и стакан воды попросил. Я говорю: позвольте, но воды мы не подаем. А если денег нет, так идите, кальмаром прошу, в другое заведение. Вежливо, без всяких грубостей прошу…

— И что?

— А он на меня глянул, как на клопа какого и говорит: я журналист, я тут статью писать буду. Рекламу, говорит, сделаю. Я говорю ладно, будет тебе стакан воды — только рекламу хорошую сделай. Он засмеялся и говорит: по рукам.

— И сделал? — вяло спросил Планкет.

— Да знал бы, я бы в воду сразу крысиного яда насыпал. — Паландрик в сердцах швырнул полотенце на стол. — Или еще чего. В общем, слушайте, что дальше было…

Трактирщик перевел дух и продолжил:

— Дальше чины пришли, из городской водоуправы, они тут часто бывают. Сидели, беседовали. Тихо все было. Пока рабочие с Механического не заявились. Они навеселе, китобои навеселе, слово за слово и началась драка. А потом они вместе чинов бить начали. Такой скандал, сами понимаете.

— В первый раз, что ли? — Фласк пожал плечами.

— Нет, конечно. Только пока они тут кулаками махали, журналист этот глядел внимательно и черкал в своем блокнотике. В общем, что видел, то и записывал. Такая вот реклама…

— Нам бы твои проблемы, — вздохнул Планкет. — Чаю с ромом, Клов, будь добр. Мы жутко замерзли.

— А мне виски, — сказал Фласк.

— Что? Сейчас принесу. — Движения Паландрика напоминали танец с тарелками и полотенцем. — Так вот. А на следующий день, я только открылся, готовлю завтрак… яичницу, кстати, будете? И он стоит.

— Журналист?

— Да нет же! Жандарм. Говорит: заведение «Одноногий моллюск»? Я говорю: да, чего изволите? А у самого уже в пятках засвербело. Жандарм говорит: господин Паландрик? Я говорю: он самый. Тогда жандарм и зарезал: прочитайте и ознакомьтесь. Я прочитал, и у меня в глазах потемнело. Закрыть, мол, заведение «Одноногий моллюск» за оскорбление личности Канцлера. Я говорю: какое еще оскорбление? Я Канцлера очень даже уважаю, мне проблем не надо, у меня семья и дети. И знаете, что жандарм ответил?

— Что?

— Ничего! — Паландрик взмахнул полотенцем. — Газету мне вручает. И показывает на первую страницу. Только утром вышла газета-то…

— И? — Фласк наклонился вперед.

— Язык у меня так к глотке и присох. Там на первой странице написано: «„ОДНОНОГИЙ“ ОПЯТЬ БУЯНИТ. Официальному лицу дали по морде». Представляете?! Вы бы про кого подумали? Вот честно? — трактирщик оглядел компаньонов. — Вижу по вашим физиономиям, на кого подумали. Жандарм и говорит: закрывать будем.