Я просматриваю листок. Это счет, выписанный на имя бабушки частным детективным агентством «Viaris», расположенным на улице Амстердам, что в Девятом округе. Листок выглядит грязным.

– Ваша мать была очаровательной женщиной, мсье Антуан.

– Спасибо, Гаспар.

Я пожимаю ему руку. Рукопожатие выходит неловким, но я вижу, что он доволен. Я смотрю ему вслед, на его кривоватую спину и тонкие ноги. Он исчезает в стеклянной кабине лифта. Я возвращаюсь домой.

Мне хочется позвонить Мелани и сообщить о своих розыскных мероприятиях, и я уже тянусь к телефонной трубке, но вдруг до меня доходит, что на дворе второй час ночи. Я долго ворочаюсь в кровати, пытаясь заснуть.

Смертельная болезнь отца. Предстоящие похороны бабушки. Высокая светловолосая американка.

В ваших интересах рассказать мне, как умерла Кларисс, и немедленно!

Если память мне не изменяет, ее отец жил на улице Спонтини, недалеко от улицы Лонгшамп. Его медицинский кабинет находился по тому же адресу. Кабинет его дочери находится на авеню Мозар, но я почти уверен, что она живет в квартире на улице Спонтини, которую унаследовала от отца. Когда я был ребенком, после смерти матери мы иногда ходили туда пить чай вместе с Лоране и ее мужем. И дети у них, по-моему, намного младше моих. Я никак не могу вспомнить имя мужа Лоране Дардель, тем более что она оставила свою девичью фамилию в интересах профессиональной деятельности. Единственная возможность удостовериться, что она все еще живет на улице Спонтини, это отправиться прямиком туда.

Посвятив утро активной работе, в обед я звоню отцу. Режин снимает трубку и сообщает, что они с Соланж занимаются похоронами Бланш, которые состоятся в Сеи-Пьер-де-Шайо. После полудня у меня назначена встреча с Паримбером в его офисе, одна из последних, кстати. Собор Духа почт» готов, осталось урегулировать мелкие детали.

По прибытий на место мне становится не по себе – Рабани, невыносимый зять Паримбера, тут как тут. Я ошеломленно наблюдаю, как он пожимает мне руку с улыбкой, которой я у него не припомню, – широкой, открывающей весьма неприглядного вида десны. Он заявляет, что я проделал фантастическую работу над собором. Паримбер демонстрирует нам свою обычную удовлетворенную гримасу. Мне кажется, что этот добрейший Чеширский Кот вот-вот замурлычет. Рабани вне себя от возбуждения, на его малиновом лице выступает пот. К моему величайшему удивлению, он убежден, что собор Духа со своей структурой светящихся панелей – «достойная всяческого восхищения революционная концепция огромного художественного и психологического значения». И, с моего согласия, он желал бы ею воспользоваться.

– Это мог бы быть величественный проект, – почти задыхаясь, говорит он, – проект мирового значения!

Рабани уже все обдумал и все предусмотрел. Мне остается лишь подписать контракт, ну, разумеется, показав его предварительно своему адвокату, но действовать нужно быстро. Если все пройдет, как задумано, я скоро стану миллиардером. Ну, и он тоже. Мне не удается вставить ни слова и остается только ждать, когда он остановится, чтобы перевести дыхание. Рабани брызжет слюной, мочки ушей краснеют все сильней. Я преспокойно кладу в карман контракт века, ледяным тоном уверяя его в том, что мне необходимо подумать. Чем холоднее я становлюсь, тем больше он передо мной лебезит. И наконец уходит, в последний раз подпрыгнув, как щенок, мечтающий, чтобы его погладили.

Мы с Паримбером приступаем к работе. Он недоволен креслами, по его мнению, слишком мягкими, что не способствует эффективному восприятию молниеносной силы, исходящей от собора. Он предпочитает более жесткие, твердые кресла, в которых сидеть можно только выпрямившись, словно ученик перед строгим преподавателем. Нельзя оставлять сидящему ни единого шанса для расслабления!

Невзирая на свой медовый голос, Паримбер – клиент требовательный, и я покидаю его кабинет намного позже, чем рассчитывал, с ощущением, что побывал на допросе с пристрастием.