— Не приехал! — говорю. — Подождем или как?

И решили подождать.

У входа в милицию — скверик. Присели на скамейку. Катюша еще одну шоколадку достала.

Опять жуем.

— Если бы, — говорит Катюша, — одни девчонки на земле жили, то не только хулиганства, а и войн никаких бы не было.

— Про амазонок, — возражаю, — забыла.

— Амазонки — это миф, — отвечает она. — И с кем они в мифе воевали? Да с теми же мужчинами!

— Ну и давай, — говорю, — объявляй крестовый поход против нас. Только с Буна начни!

— Перестаньте! — прикрикнул Бун. — Наша машина едет!

И верно. Трясется по проспекту наш серый фургон-грузовичок. К милиции свернул и остановился. Мы к нему подбежали. В кабине — водитель. Другое место пустое. А из кузова сначала один милиционер в форме выпрыгнул, потом второй. И у этого, второго, — целая связка телефонных трубок. Как налимы на веревку нанизаны.

— Прочь отойдите! — весьма непочтительно сказал он нам.

— Как это прочь? — взорвался я.

Но Бун схватил меня за руку и оттащил от машины.

— Не злись! — говорит. — Они же нас не знают!

Из отделения вышли два других милиционера, и началась разгрузка машины.

— Мой! — радостно воскликнул Бун и повторил: — Смотрите! Мой!

Из задней двери фургона высунулся мальчишка лет двенадцати. Милиционеры с двух сторон вежливенько руки ему протянули. Он нагло улыбнулся, оперся на их руки и неторопливо спустился вниз. За ним второй, третий… Мой — в серой кепке — был пятым. А всего восемь человек. Ничего себе уловчик! Крепко Борис Борисович поработал! Да и мы недаром великолепную десятку сколачивали!

— И не плачут! — удивленно произнесла Катюша.

Меня это тоже удивило. Они держались лучше, чем даже мы с Буном, когда нас в милицию вели. Мы ни в чем не были виноваты, а чувствовали себя препогано.

Парня с транзистором и первого нашего пленника из «компахи» машина не привезла. Все восемь воришек были младше тех двух парней, но чем-то напоминали их. Те же ленивые движения, те же резиновые улыбочки. А чего, собственно, улыбаться? Я их судьбу теперь по минутам предсказать могу. Первым делом — адреса их узнают. Вызовут родителей. Составят акт. Штраф наложат. В школу сообщат. А кончится все домашней баней с ремнем вместо веника.

Воришек увели в милицию. Машина уехала. Мы посидели на скамейке еще минут десять, но Бориса Борисовича так и не дождались. Он сам пришел к нам в школу через несколько дней.

Васька Лобов объявил сбор открытым и сказал, что он посвящается разбору операции, в которой принимала участие лучшая половина отряда. Все это, конечно, в шутку сказано. Девчонки протестующий вой подняли — тоже в шутку. Но Борис Борисович был не в том настроении. Шутить ему явно не хотелось, и говорил он вяло, будто думал о чем-то другом, более важном.

— Ну что ж! — говорит. — Молодцы! Девочки могут гордиться своими товарищами. Каждый из десяти смело и точно выполнил задание. С этой стороны операция прошла безукоризненно.

— А с другой? — спросил я. — То есть с вашей, Борис Борисович?

— С моей, — говорит, — стороны… С моей, признаюсь, есть просчетец. Упорные ребятишки попались. Никого не назвали.

— Кого никого? — спрашиваю. — Тех двух парней, что ли?

Борис Борисович не ответил, заторопился.