- Отстреливался. Положил много легавых. Только я не хочу сейчас об этом вспоминать. Рука очень болит. У тебя нет какого-нибудь обезболивающего? Хотя бы цитрамона? Или но-шпы?
- Есть отличное обезболивающее! - радостно отозвалась девушка. - Я всегда с собой ношу. Дать?
- Да! - заорал Эдвард. - Что же ты раньше молчала, подруга, черт побери? Я так страдаю! А ты только жмешься ко мне!
Девушка обиженно захлопала глазками, но вслух сказать ничего не посмела. Достала из сумочки лекарство.
Схватив пластиковый контейнер с оранжевыми капсулами, Цитрус проглотил сразу четыре штуки. Через пять минут боль отступила. Правда, соображать стало тяжелее.
- Спасибо тебе! Ты спасла меня, - выдавил Эдвард.
- Я понимаю, как тебе тяжело, - опустила уголки губ Марина. - Ты суровый мужчина…
- Да. Жизнь заставляет, - вздохнул Эдик. - Привык к партизанской войне. Бываю груб. Прости меня.
- Что ты! Это мой долг! - целуя Эдварда в грязную щеку, заявила Марина. - Будем делать вид, что мы влюбленные. К парам полицейские цепляются не так сильно, как к отдельным людям.
- Хорошо, - вздохнул Эдвард, обхватывая девушку здоровой рукой немного ниже талии. От четырех таблеток сознание плыло, словно в наркотическом дурмане. Интересно, что это было за обезболивающее? Надо бы запомнить название и прикупить при случае…
С неба начали падать крупные тяжелые капли. Пара минут - и дождь полил как из ведра. Мусоны стояли твердо, держа над головой плакаты с портретом своего лидера. Полицейские попрятались под тентами летних кафе, зашли в подъезды и в магазины. Марина достала из сумочки зонт - правда, двоим под ним явно было мало места, даже если стоять обнявшись.
- Дождь организовали специально, - сообщила девушка. - Чтобы не дать нам провести митинг.
- Как - специально? - удивился Эдвард.
- Послали самолет с реагентами, который заставил тучи разразиться дождем именно на площади. На праздники тучи разгоняют, а во время наших митингов, наоборот, сгоняют. Продажные синоптики! Продажная мэрия! Все вокруг продажные!
- Точно, - кивнул Цитрус. - И копы продажные, и прокуратура, и даже женщины! То есть некоторые, хотел я сказать… Может, свалим отсюда? Ты меня приютишь?
- Конечно. А идти… Да, идти лучше сейчас. Побежали!
Сняв туфли на высоком каблуке, девушка зашлепала по лужам, обняв Эдварда за плечи. Тот трусил, стараясь не высовываться из-под зонта. Со стороны они представляли собой идиллическую картину. Молодые влюбленные голубки, которым надоел митинг.
- Ты живешь одна? - поинтересовался Эдик.
- Нет, что ты… Мне не по карману снимать квартиру одной. Я живу с подругой. И с ее другом.
- Опа! - хмыкнул Цитрус. - Прямо вот так втроем и живете?
- Ну да. Что же в этом такого?
- Да нет, ничего… Они тоже мусоны?
- Нет, они - анархисты.
- И как настоящий мусон, то есть мусонка, может делить постель с анархистами?
Девушка открыла глаза так широко, как, казалось, уже нельзя.
- Что ты, Эдвард, какая постель? У нас даже комнаты разные. Только кухня общая. И ванная.
- Ах, вот как. Это лучше. Нужно соблюдать конспирацию. И дистанцию. С представителями других партий, естественно. Своим-то всё можно. Мусонке переночевать у мусона - всё равно что выпить стакан воды…
Жила Марина в небольшом восемнадцатиэтажном доме с десятью подъездами, на седьмом этаже. |