|
Но чем больше она думала, тем туманнее представляла, что делать дальше. Затворившись в одной из гостиных нижнего этажа, которую предпочитала другим, она пыталась перекинуть шаткий мост из прошлого в настоящее. Именно здесь она дала отпор разбушевавшемуся принцу Конде, когда тот явился в Пуату, чтобы набрать войско для войны с Мазарини и королевой-матерью и составить заговор с целью отравить юного короля и его брата. Она вспомнила, как он разглядывал на свет зеленую склянку, данную ему монахом, и оценивал свои шансы в случае исчезновения молодого Людовика XIV. Ах, эти игры принцев! Ныне под лепными потолками Версаля подагрик Конде, покряхтывая, плетется каждый вечер играть в пикет с королевой. Маленький король одержал верх. Но терпкий запах заговоров и бунта, должно быть, все еще чувствуется в белом дворце, отраженном в зеркале пруда, на опушке леса, там, в отдалении от Пуату. Анжелика смотрела в окно и видела уголок запущенного парка. Пламенели величественные каштаны; но они не заслоняли вытоптанных лужаек, на которых люди Монтадура пасли лошадей. Справа блестел пруд, и два лебедя быстро плыли к берегу, вероятно, заметив Шарля-Анри, принесшего им хлеб. Анжелика подумала, что здесь, где все похоже на дурной сон, красота маленького Шарля-Анри кажется не совсем настоящей. Барба привела его к ней. Ему уже было без малого пять лет. Преданная служанка одевала его в бархат и шелк, как если бы через час ему предстояло отправиться ко двору. Этот мальчик был аккуратен, никогда не пачкал своих одежд. Он молча стоял перед Анжеликой. Напрасно она расточала ему нежности, тщетно ждала хоть слова в ответ. - ..однако он бывает куда как боек, когда того хочет, - бормотала Барба, опечаленная молчанием своего воспитанника. - Послушать бы вам, когда я его укладываю по вечерам и вешаю на шею медальон с вашим портретом. Он говорит с ним! И так долго... Может, он вас не признал? Вы стали совсем не похожи на портрет. - По-твоему, я так изменилась? - спросила Анжелика, невольно обеспокоившись. - Вы еще краше, чем прежде, - с упреком в голосе промолвила Барбара. - Если подумать, это даже неестественно, ведь так не бывает. Волосы у вас не в порядке, кожа - жалость берет! И все же иногда вам можно дать двадцать лет - не поймешь, почему. Вот ведь и глаза у вас чудные. Как будто вы явились с того света. - Ты почти права... - Не то чтобы вы похорошели... - бормотала служанка, качая головой. - Это я не совсем так сказала. Нет, я думаю.., чувствую, что для мужчин вы теперь опаснее, чем прежде. - Да оставь ты мужчин в покое, - усмехнулась Анжелика, пожав плечами, и посмотрела на свои руки. - У меня все еще ломаются ногти. Не знаю, как за ними ухаживать, чтобы вернуть им твердость. Она вздохнула, погладила кудри ребенка. Его ярко-голубые глаза, густые ресницы, бело-розовая кожа, круглые, крепкие щеки, верно, привели бы в восхищение какого-нибудь художника-фламандца. От его красоты сжималось сердце. Глядя на него, она не могла не вспоминать своего второго мужа. Как она тогда металась, словно одержимая бесом, чтобы женить на себе каменносердого Филиппа! И собственными руками вырыла ров, отделивший ее от ее первой любви... «Ах, почему ты всегда подгоняешь судьбу?» - говорил Осман Ферраджи. Она вздохнула, отвела глаза и погрузилась в глубокую задумчивость. Ребенок тихонько удалился. За него, по крайней мере, ей нечего опасаться. Шарль-Анри дю Плесси, крестник короля, никогда не потеряет наследства за грехи своей матери. Но вот ее старший - Флоримон, законный наследник роскошных владений графов Тулузских, превосходящий родовитостью и богатством всех Плесси, вместе взятых, может остаться ни с чем. |
