|
- Что же я, по-твоему, должна делать? - пробормотала она слабым голосом. - Пойдите к королю, - затараторила обнадеженная Барба, - и все станет как прежде! Вы опять будете самой могущественной персоной королевства, все снова начнут почитать ваш дом и сыновей. Пойдите к королю, сударыня, вернитесь в Версаль! Склонившись, она заглянула в лицо Анжелики, стараясь угадать, какое впечатление производят ее доводы. Но под усталыми веками ее госпожи вновь загорелся неукротимый пламень: - Ты, Барба, не понимаешь, о чем говоришь. Идти к королю! Ах, какая ты у меня простодушная. Ты воображаешь, будто нет ничего лучше придворной жизни. Но я, я-то знаю... Разве я не жила там? Жить при дворе?! Смешно! Погибнуть там - это да. От скуки, от отвращения или, в конце концов, от яда соперницы. Жить при дворе - это, право, не легче, чем танцевать на зыбучем песке. Я никогда не смогу привыкнуть ко всему этому. - Король вас любит! У вас над ним полная власть. - Да не любит он меня. Он вожделеет. Но я никогда не буду ему принадлежать! Послушай, Барба. Есть нечто, чего ты не принимаешь в расчет. Король всемогущ, но и я кое-чего стою. Вспомни, ведь смогла же я убежать из султанского гарема. Ты представить себе не можешь, что это значит. Ни одной женщине, кроме меня, это не удавалось. Это невозможно было представить!.. И ты думаешь, я не смогу противодействовать королю Франции? - Так вы этого хотите? - Да.., мне кажется... По-моему, ничего другого не остается. - Ах! Совсем обезумела, совсем, совсем! Храни всех нас Господь! - запричитала Барба и, закрыв лицо руками, бросилась вон из комнаты. Глава 3 Капитан Монтадур обедал в замковой трапезной. Остановившись в дверях, Анжелика разглядывала его. Он не ел, он пожирал пищу. Его багровая физиономия пламенела рыжими усами. Глаза неподвижно вперились в жаркое из дичи. Уничтожить жаркое целиком, чтобы тут же обратиться к прочим блюдам, громоздившимся на столе, - вот, казалось, главная забота его жизни. Ухватив мощной дланью маленькую овсянку, он долго полоскал ее в соуснице, затем целиком засовывал в пасть, перемалывал кости зубами, чмокая, обсасывал их и с важностью вытирал руки о распяленную на брюхе салфетку, уголок которой он пропустил через расстегнутую петлю мундира. - Его называют Гаргантюа, - прошептала миниатюрная служаночка, из-за спины Анжелики наблюдавшая этот спектакль. Вояка командовал лакеями, словно слугами собственного дома. Одного, не слишком поторопившегося услужить, обозвал негодяем и выбил из рук блюдо так, что всего обдал соусом. Анжелика бесшумно удалилась. То, что король навязал ей такого борова, было уму непостижимо. Разумеется, государь не знал, какой выбор сделал по зрелом размышлении де Марильяк. Но это не освобождало его от вины за наносимые ей оскорбления... Ведь именно этим людям, своим фаворитам, он доверил принудить маркизу дю Плесси к полюбовному соглашению. Приближаясь к выздоровлению, Анжелика уразумела, что попала в двойную ловушку. Теперь она отдана на милость и королю, и тем, кто втайне пытался править королевством. Пока она укрывалась в своей комнате, истинное положение вещей представлялось ей не столь ясно. Там она ковыляла к окну, чтобы набраться новых сил, созерцая роскошь лиственного убора в близком лесу, любуясь игрой света и тени, вдыхая прохладный воздух и преисполняясь блаженством. Она напоминала себе, что еще жива, кости ее не белеют на одной из марокканских тропок, и невероятное чудо позволило ей снова увидеть родные места. Так часто она мечтала о тенистых полянах ниельского леса - там, в пустыне, что теперь, коль скоро она обрела их вновь, все остальное казалось ей простым и нетрудным. |
