– А я бы центуриону пожаловался, – возразил Плиний Кнехт. – Я тоже свои права знаю, квирит!

Ромул Луций усмехнулся и сплюнул в чистую речную воду.

– Нашел кому жаловаться, – сказал он. – Поди пожалуйся – тебя же под кнут и подведут. Видал, как он с начальником милиции сидит? В обнимочку, как два пицора. И этого учителя в коридоре медпункта поселили. Чтоб, блин, переводил им. Да ночами спать надо, а не разговоры вести! Сладкая парочка – баран да ярочка! и Ромул Луций снова плюнул в воду, стараясь попасть в мерцающую желтую лунную дорожку.

Он прислушался. В пионерском лагере два дивных баритона слаженно выводили:

Дульче эт декорум эст пропатриа мори. Морт эт фугацем персеквитур вирум, Нек патрит имбеллис ювенти Поплитибус тимидокви тербо…

– Горация поют! – хмыкнул Плиний Кнехт. – Красна им, блин, смерть за Отечество! Какое Отечество? Нет, ты, блин, скажи, какое Отечество? Что они у нас забыли? Что они, суки, у нас забыли, я тебя спрашиваю? Фумус патриа им, гадам, дульчис! Да какого патриа им сладок фумус, скажи, блин? Приперлись, нашу свинину хавают и нас же в наряды посылают! Дура лекс, сед лекс! – пьяным голосом, но похоже передразнил он корникулярия.

– Уж если дура лекс, то хорошо бы корникулярия выпороть! – Мечтательно поблескивая глазами, Ромул Луций разлил по стаканам остатки водки. – Ну, братила, мементо!

Плиний Кнехт медленно выпил, неторопливо понюхал согнутый указательный палец и подумал вслух:

– Как бы корникулярия не принесло. Заметит, падла, что мы бухие…

Ромул Луций спросил товарища:

– Может, нам все‑таки лучше смыться?

– Ну нет! – Плиний Кнехт запустил в лунную дорожку пустой бутылкой. – Мы еще, квирит, покувыркаемся!

Он снова прислушался к пению и с пьяной хитринкой засмеялся:

– Пусть пока попоют, козлы! Пусть поют, Рома, они еще наших заморочек не знают!

Глава восемнадцатая,

в которой областная комиссия из кафе отправляется в гостиницу, Скубатиев идет на свидание и ночью встречается на улицах Бузулуцка с архангелами

Все неприятности начались с окончанием банкета в кафе «Тихий Дон». Путь в гостиницу пролегал через аллею Цезарей, о которой гости из области не имели никакого понятия. Наткнувшись на череду белеющих в густом сумраке бюстов, Цыцыгуня испуганно вскрикнул и спрятался за квадратную спину ветврача.

– Ты с ума сошел? – неодобрительно цыкнул на Цыцыгуню Рудольф Константинович. – Ты же у меня, друг ситцевый, чуть бутылку из рук не выбил!

Цыцыгуня дернул тонкими посиневшими губами.

– Там мужики голые стоят! – шепнул он, задыхаясь и присвистывая от волнения.

– Шиза пошла! – уверенно поставил диагноз ветеринар. – Где ты, родной, голых увидел?

Сказал и осекся. Цезари, белеющие во тьме, выглядели внушительно.

– Это еще что такое? – Скубатиев наморщил лоб и поднял брови, пытаясь расширенными глазами рассмотреть белые фигуры. – Что это за хреновина?

Митрофан Николаевич Пригода сжал локти Скубатиева и Цыцыгуни.

– Не бойтесь, – призвал он. – Это наш учитель рисования балуется. Психотерапия своего рода. А мы ему не мешаем.

Скубатиев подошел к ближайшему бюсту и, сопя, внимательно ощупал его.