|
Наконец все распрощались. Дверь номера за районными руководителями закрылась, и Цыцыгуня все‑таки поцеловал ветврача, опрокинув его на диван. Обцеловав ветврача, Цыцыгуня задремал на диване, закинув ноги на валик. Одна нога по‑прежнему была в пыльном австрийском полуботинке, вторая молочно светилась, и с нее свисал черный шелковый носок. Небабин с доброй пьяной улыбкой некоторое время уговаривал Цыцыгуню лечь в постель, но тот сонно отмахивался и отводил руку Ивана Яковлевича в сторону.
Рудольф Константинович посидел, неодобрительно глядя на эти безобразия, потом встал и решительно направился к выходу. – Константиныч, ты куда? – окликнул его ветврач. – Да зуб что‑то ноет, – не оборачиваясь, сказал Скубатиев. – Вы ложитесь, Иван Яковлевич, ложитесь. А я пройдусь, воздухом подышу. Погодка сегодня больно чудесная! – А с Цыцыгуней что делать? – спросил ветврач. – Что ж мы его так и оставим на диване на всю ночь? – Пусть лежит, – закрывая за собой дверь номера, принял решение Рудольф Константинович. – Чего ж мужика беспокоить? На улице было славно. Оглядевшись, Скубатиев сориентировался и бодро затопал по широкой тропинке вдоль еще не просохшей улицы. Дом секретарши Клавочки он нашел без особого труда – по синим ставням и коричневым от олифы воротам. Ворота были незаперты, и сердце Рудольфа Константиновича предвкушающе екнуло. Миновав дорожку, обсаженную садовыми ромашками, Рудольф Константинович поднялся по скрипучим ступенькам крыльца и осторожно по‑доброму постучал. – Сейчас, сейчас, милый! – певуче отозвался из‑за двери знакомый голос, заставивший Рудольфа Константиновича радостно затрепетать. Узнала все‑таки Клавдия о его приезде! Руки у Скубатиева захолодели. Звякнула щеколда, дверь распахнулась, и влюбленный чиновник увидел знакомую кудрявую головку. – А вот и я! – объявил Рудольф Константинович. Радости в испуганном вскрике хозяйки не было. – Вы? – Глаза Клавочки расширились, словно она увидела гадюку. Застыв в дверях, женщина явно не желая впустить Рудольфа Константиновича в свою светелку. Рудольф Константинович начал понимать, что не все так гладко, как ему казалось. – А я, понимаете, Клавочка, гулял, – неловко сказал он, – вижу, у вас свет горит. Я и заглянул, хе‑хе… как говорится, на огонек. Дай, думаю, удивлю Клавдию… э‑э‑э… – Он замялся, обнаружив, что не помнит отчества секретарши, а если говорить честно, то и вообще его никогда не знал. – В другой раз, – сказала хозяйка, по‑прежнему стоя в дверях. – В другой раз, Рудольф Константинович! Скубатиев, еще не понимая, что ему отказывают окончательно и бесповоротно, продолжал жалко лепетать: – Иду, понимаете, а у вас свет горит. Дай, думаю, зайду чайку попить. Помнится, у вас, Клава, отменный чаек был! – В другой раз, – снова сказала Клавдия. – Заварка вся вышла, нечем вас поить. – Значит, чаем не напоите? – попытался улыбнуться Рудольф Константинович. Клавочка вздохнула. – Говорю вам, заварка у меня кончилась, – снова сказала она. – Вы извините, но у меня там вода для стирки закипает. В другой раз заходите, сегодня у меня стирка большая затеяна. Дверь закрылась. Обескураженный Скубатиев посмотрел на насмешливую Луну. В будке у летней кухни загремела цепью собака. Никогда еще Рудольфу Константиновичу не отказывали так бесцеремонно и невежливо. «Сучка, – подумал он. – Как она меня!» Партийная закалка не дала Скубатиеву потерять уверенность в себе. «Не на того напала, – с веселой злостью подумал он. |
