Гней Квин Мус, а это был именно он, удивленно смотрел вслед извивающемуся Скубатиеву.

– Вале! – вежливо попрощался он. – Прощай!

Глава девятнадцатая,

в которой легионеры и милиция отдыхают в пионерлагере им. Ф. Э. Дзержинского, начинаются Бузулуцкие Игры, начальник милиции наказывает сержанта Семушкина, а Плиний Кнехт едва не побеждает в отжиманиях

Федор Борисович Дыряев с завистью оглядел мускулистую фигуру центуриона, стоящего по пояс в воде. Здоров мужик – тридцать верст в оба конца отмахал, ночь, поди, не спал, а смотри – свеж, как парное молоко. Да, дорогие товарищи, таких только в древности производили, когда нитратов и прочей дряни не было!

Птолемей Прист вернулся к крыльцу медпункта, отфыркиваясь и вытирая голый торс полотенцем.

– Мене сана ин корпоре инвиниес! – пророкотал он. – Это точно! – хмыкнул начальник милиции – Бегал, значит, как говорится, ин медиас гентес?

– Магна чарта бибертатум, – туманно отозвался центурион, усаживаясь на ступеньках и вытягивая длинные мускулистые ноги. – Эссе фемина, Федор, эссе фемина! – Он подумал и добавил. – Витае магистра!

– Клавка научит, – согласился Федор Борисович – Точно, учитель жизни! – Он взглянул тревожно во внезапно посуровевшее лицо центуриона и успокоил; – Это к тому, Квинтыч, что фемина она жизнью умудренная и многому тебя в нашей жизни научит. Истинно говоришь – наставница она для тебя в нашем мире.

И, желая сменить тему, добавил:

– Ну, что там твои гаруспики нагадали?

– И гаруспики, и авгуры сулят удачные Игры, – сказал центурион. – Я думаю, мы начнем с плясок?

Очнувшийся от дремы Гладышев перевел слова центуриона.

– Вчера наплясались, – буркнул Дыряев. – Как ты со своим Мусом в город намылился, так у нас самая пья… тьфу, черт!., самый разгар плясок и начался. Вон Степа до того вчера наплясался, сегодня членом пошевелить не может. А еще через костер сигали, так твой корникулярий мужские достоинства на огне подпалил. О песнях уж и говорить не приходится, одну только «Гей, на Тибре!» раз десять исполняли. Махнут стопку и давай реветь, как на Тибре и к чему молодой легат матроночку склоняет!

Дыряев подумал и добавил:

– Тяжело им сегодня, не знаю, когда мы сможем Игры начать!

Птолемей Прист с ленивой брезгливостью разглядывал оживающих легионеров и милиционеров. Более всего они напоминали осенних мух, ощутивших первые холода. Некоторые брели к воде, чтобы плеснуть ладонью на пухлое лицо живительной влагой.

– Аспике нудатес, барбара терра, натес! – в сердцах бросил центурион. – Нон каптат мускас!

– Полюбуйся, варварская страна, на голые ягодицы, – перевел Гладышев. – Они даже мух не ловят!

– Ягодицами? – заинтересовался начальник милиции, и учитель рисования фыркнул, представив себе столь удивительную картину.

– Ад воцем, Квинтыч, – сказал Дыряев. – Твои все требуют, чтобы мы состязались по римскому, значит, обычаю. Голяком, значит. Ты, Квинтыч, пойми, у вас там, в Риме, нравы вольные были, мальчиков, говорят, портить не за грех было. А мои милиционеры народ нравственный, голяком к народу не выйдут. Да и боятся они твоих, центурион. Давай, брат, по‑честному, я тебе как цивис цивису говорю, будем состязаться в исподнем, чтобы позора не было.