Он поднял руку, чтобы вновь постучать в дверь.

– Квирит, – сказал кто‑то негромко, но весомо у него за спиной. – Не аккессарис, низи воцатур!

В вечернем университете, к сожалению, латыни не обучали, иначе бы Р. К. Скубатиев понял, что было сказано сзади, а именно:

– Гражданин! Не ходи, не будучи приглашенным!

Надо отметить, что это было сказано своевременно

Рудольф Константинович оскорбленно оглянулся. Слова, приготовленные им для наглого провинциала, вздумавшего говорить по‑зарубежному, замерли на его испуганно задрожавших устах. И было от чего!

Прямо за спиной Рудольфа Константиновича стоял ангел. Возможно, что это был даже архангел. По крайней мере именно так эти самые архангелы выглядели на картинах религиозной тематики, которые Скубатиев не paз разглядывал в свою бытность директором Царицынского музея изобразительных искусств. Так вот, архангел, стоящий за спиной Рудольфа Константиновича, и выглядел как архангел. Мускулистое тело облегала белая короткая туника, жаром пылал шлем на голове, в руке архангела был меч, а главное – у архангела были пронзительные всевидящие глаза.

Архангел смотрел на Скубатиева укоризненно и чуточку презрительно.

Рудольф Константинович знал, как надо вести себя с любым руководством. Кроме небесного. Воспитанный на диалектическом материализме и всосавший атеизм еще в годы студенчества вместе с «Агдамом», портвейном и вермутом, Рудольф Константинович относился к религии со здоровым скептицизмом, который, впрочем, граничил с разумной осторожностью. В церковь он, разумеется, не ходил, свечек угодникам и святым по праздникам не ставил, да и к постам относился крайне отрицательно. Очень трудно поститься, находясь в очередной командировке. Ребенка Рудольф Константинович покрестил не веры для, но осторожности ради. Стоило ему это персонального выговора по партийной линии, хорошо – без занесения в учетную карточку. А все потому, что в момент крещения в церкви оказался заведующий сектором атеистического воспитания масс Царицынского обкома партии Иван Иванович Рыбкин, который немедленно доложил наверх о политически незрелом шаге Рудольфа Константиновича. С большим запозданием Скубатиев узнал, что сам Рыбкин в этот день появился в Казанском соборе, чтобы исповедаться и получить отпущение грехов. Время было упущено; подай Скубатиев докладную записку о недостойном поведении завсектором атеистического воспитания, ее бы восприняли как мстительный донос, всем ведь известно, что хорошо стучит тот, кто стучит первым.

И вот теперь оказывалось, что попы были правы, и Рудольф Константинович стоял перед архангелом, тоскливо пытаясь дышать в сторону.

Архангел шагнул ближе.

– Меч опустите, – сказал Скубатиев, пытаясь под показным хладнокровием скрыть дрожь в голосе. – Пораните еще ненароком. И не надо, не надо, товарищ, приписывать мне скабрезных мыслей. Ну, зашел к товарищу по работе, к боевой подруге, если хотите! Узнать хотелось, как товарищ себя чувствует, так сказать, не болеет ли… Много ли в этом вины?

– Не ментири! – прорычал архангел, сверкнув глазами.

– Ладно, ладно, – торопливо согласился Скубатиев. – Грешен, так сказать, мыслями, но помыслами чист. Признаюсь вам, что ничто человеческое мне не чуждо. А тут, сами понимаете, командировочная скука, опять же бабенка аппетитная. Дай, думаю, зайду – чайку с вареньем попьем…

Он хотел развить свою мысль, но не успел.