И времени, и фантазии у нее было ой сколько! Олойхор… всегда получает лучшее.

– Кого бы ты ни выбрала, – сказала Дайана, – ты заберешь отсюда половину жизни. Или всю жизнь.

– Мне это тоже, – Имоджин сглотнула, – предписано сверху.

– Это достойный путь. – Дайана не то кашлянула, не то поперхнулась смешком. – И достаточно приятный к тому же. Такая, как ты, верно, не станет замужем скучать?

– Соскучишься тут. – Имоджин вспомнились все сегодняшние мешки и банки. А ведь пойдут еще дети! Да‑а!

– И что же? Приговор уже вынесен? В смысле – выбор уже сделан?

Вкрадчивость и жара. Имоджин посмотрела прямо в расширенные зрачки Дайаны. Непохоже, чтоб та была хоть сколько‑нибудь пьяна.

– Я должна назвать имя только завтра, – ответила она. – В присутствии официальных лиц. Если они каким‑то образом узнают раньше, я лишу их маленького сюрприза. Из них не так‑то легко выбрать, верно?

– Тут тебе никто не подскажет. – Красавица смотрела мимо нее. – Разве что попробуй обоих, пока есть время. Не то гляди, ошибешься на всю оставшуюся жизнь.

– То есть? – не поняла Имоджин.

Смуглянка отвела взгляд, усмехнувшись одними губами. Взор ее сделался мрачным, а пальцами она тронула кисею.

– Гляди, – сказала она. – Твое право.

И чуть наклонила голову. Имоджин однако поостереглась воспринять это как поклон.

– Почему мне кажется, будто кто‑то просил выяснить это для него? Или Олойхор только приказывает?

Дайана продолжала усмехаться, все так же глядя в упор.

Имоджин не пила вина, но от духоты голова у нее пошла кругом… или же тут в огонь были брошены запретные травки. Ей казалось, что вокруг стоит гул и визг, и непонятно, какую долю этого шума составлял ток крови в ее собственных висках. Еще краем глаза она успела углядеть, как Молль за руку протащила за свою занавеску упирающегося Кима, а после уже поспешила выйти на двор.

Терем громоздился перед ней – несколько шагов всего. В крохотных окошках, прорезанных в бревенчатых стенах одно над другим, всюду горели огни. Имоджин схватилась руками за голову и зажмурилась. Оказаться бы сейчас не здесь, а посреди огромной, зеленой плоской равнины, в кругу стоячих камней, куда водил ее отец.

Давным‑давно, и видно оттуда было далеко‑далеко во все стороны. До самого моря. Камни завертелись хороводом, и такая ясность и покой…

За спиной у нее хлопнула дверь, сбив ее с мысли и не позволив даже мысленно достигнуть желанной земли.

Олойхор в распахнутом жилете, белея в темноте сорочкой, догнал ее, перепрыгнув на бегу подвернувшуюся скамью.

– Ты уже ушла? Что… она тебе сказала?

Имоджин в панике попятилась. Она его там не видела. Где он ждал? За занавеской… в комнате Дайаны?

– Если она вякнула что‑нибудь не то, завтра же уйдет отсюда. Пешком. Босиком!

Против воли она улыбнулась, что, видимо, и было его целью, Ойхо есть Ойхо, даже спустя восемь лет. Возбужденный и убедительный. Как все они, слегка пьяный на самых законных основаниях.

Как оказалось, зря она утратила бдительность. В следующую секунду ее впечатали спиной в бревна, и Олойхор впился ей в губы и держал ее так, пока она не перестала вырываться, практически покоренная или, может быть, обессилевшая перед его напором. Тело его сквозь ткань казалось просто раскаленным.

– Вот так! – сказал он ликующим шепотом. – Я хотел это сделать и сделал.