Изменить размер шрифта - +

Иной раз они оказывались близко. Тогда она слышала хрип и иногда – беззлобную ругань. Видела мельком выкаченные белки Циклоповых глаз.

И все же оборотень доказал, что его нельзя сбрасывать со счетов. Сильный боковой удар, нацеленный в голову, пришелец отразил, поднырнув под вражеский меч и переведя его вниз, в песок. Он надеялся, видимо, прижать клинок врага своим. Циклоп, развернутый ударом вслед своему мечу, не мог противиться усилию, повторявшему его собственное. Но того короткого момента, когда оба кренились к своим перекрещенным клинкам, ему хватило, чтобы обрести равновесие – звериная натура! – и наступить на верхний меч сапогом, подкованным железом. Пока тот, второй, осознавал, что значит короткое тоскливое треньканье, в тот крошечный миг, что невозможно не истратить на расширение глаз и судорожный вздох отчаяния, Циклоп уже рушил освобожденный клинок ему на голову. Рука противника взметнулась навстречу, останавливая сталь обломком, и вот тогда Циклоп левой рукой всадил ему в печень нож, скользнувший из рукава. Толпа охнула единым голосомстоном, Имоджин прижала запястье ко рту, впившись в него зубами. Крик боли… вырвался не из тех уст!

Взвыл Циклоп, отчаянно, по‑звериному безнадежно, отпихнув сапогом в грудь упавшего на колени врага, и пошел прочь, шатаясь… пока не привалился к жердевой ограде, сорвав с себя шлем и тяжко, со всхлипом дыша.

Лента крови, струившаяся из раны, оставила дорожку на песке, сперва сплошную, потом прерывистую, потом – чуть заметные капли. Раненый отполз на другую сторону ристалища, вырвал нож и тоже попытался приподняться, опираясь на жерди спиной, хватая воздух ртом.

Имоджин двинулась к нему на негнущихся ногах. Кем бы он ни был… он платил цену.

– Погоди, – прохрипел он, – женщина. Дай передохну. Мне еще любить тебя… всю ночь!

И усмехнулся во весь рот.

Брови Имоджин взметнулись домиком, и она осталась стоять, где была, посередине. Зрители висели на ограде, не то ближе теснясь к невиданному зрелищу, не то ища, на что опереться: королевская забава длилась не первый час и не второй. Первый раз на памяти даже самых древних старцев здесь, на месте для забавы, убивали всерьез.

И он поднялся. Медленно, очевидно, превозмогая сильную боль. А Циклоп, напротив, опустился на подкосившихся ногах, как выпитый. Противник шагнул к нему, на середине ристалища наклонился и достал из сапога странный нож. Деревянный. Живой: еще не засохли зеленые листья на тонкой ветке, нелепо торчащей из рукоятки. Словно только сейчас его вырезали. Циклоп только сморгнул. Оперся руками оземь. И что‑то сделалось с его лицом, оно удлинилось, лоб побежал назад, кольчуга на кожаной основе напряглась, распираемая грудью, и лопнула. Толпа охнула и отшатнулась прочь. Чудовище последним рывком дернулось скакнуть на ограду, но сил не хватило, и оно рухнуло обратно, не сводя глаз с деревянного ножа, с зеленой веточки, качавшейся на черенке. Удар, загнавший ему в сердце эту остро заточенную щепку, был почти милосердным.

Превозмогая невесть откуда взявшуюся слабость, Имоджин пошла к победителю, не сводя пристального взгляда с лица, закрытого полушлемом, с незнакомых ей мужественных складок от крыльев носа. Как они, мужчины, ноги вытаскивают из этого песка? Какого цвета была бы щетина на этих гладко выбритых щеках?

Он взял ее за руку, уверенно, словно не сомневался ни в праве своем, ни в том, что Имоджин сдержит слово.

Другая рука нырнула за пазуху, и пока тянулось недолгое оцепенение, извлекла на свет помятое и грязное растение с комком земли на корнях, нелепую пародию на цветок, какой положено дарить даме. Имоджин полагала, что удивить ее невозможно, для удивления потребны какие‑никакие душевные силы. Но пока она стояла удивленная, ее новый мужчина вложил растение в ее руку и предупредительно сжал ей пальцы. А потом они разом развернулись спина к спине, выставив перед собой мечи, словно были тренированы для обороны в паре.

Быстрый переход