Воодушевления одиночки слишком мало, чтобы разжечь бунт. Бунт провоцирует множество причин, среди которых, возможно, не последнюю роль играет память о героической гибели одиночки. Народный гнев не вспыхнет от искры, напротив, его приходится долго кипятить.

Стоя со своим защитником спина к спине, Имоджин вполне сознавала, сколько у них на самом деле шансов уйти живьем. Королем здесь покамест был Олойхор. Белое‑белое лицо, глядящее сверху черными провалами глаз.

Смерть Циклопа ничего не решала, она была лишь смертью пса. То, что он лежал сейчас отвратительной, совершенно мертвой грудой, ничего, в сущности, не меняло.

На престоле восседал человек королевской крови, имевший право двинуть на них верную ему стражу. Даже непонятно было, почему его дружина медлит, тяжко опершись на свои копья.

Ум Имоджин и все ее напряженные чувства обнаружили тут лазейку. Сперва она опустила меч, затем, чуть развернувшись, нерешительно тронула спутника за рукав.

– Пойдем, – шепотом сказала она. – Пока они думают об этом как о божьем суде и ошарашены смертью оборотня.

– Погоди.

Взяв шлем за мягкую макушку, он стянул его прочь, и тут же все солнце дня хлынуло яркой и жаркой волной, окатывая его сверху донизу. Губы Имоджин задрожали. Не сейчас! Сейчас слова любви превратят ее в кисель. Она не узнала его, потому что с ее прежним Кимом этот расходился, как Ким, спустившийся с каких‑нибудь небес. Ее чувства будут нужны ему после, когда они без опаски смогут повернуться друг к другу лицом.

– Я забираю свою женщину, – сказал Ким. – Но теперь этого недостаточно. Это не твое место. Твой трон опирается на изменницу‑интриганку, дуру и злодея‑чудовище. – Шнырь беспокойно шевельнулся, но его, как всегда, при перечислении забыли. – Слазь оттуда.

– Ты мертв, – ответил Олойхор. – Я сам…

– Ты попытался. – Король стоял посреди арены, облаченный в свет. – Ты замарал отцовское место. Олойхор Дерьмо Прилипни. Иди сюда.

Олойхор поднялся на ноги.

– Я брал у тебя семь схваток из десяти, – сказал он.

– Игры кончились.

– Нет! – шепотом воскликнула Имоджин. – Ты не можешь царствовать с именем братоубийцы. Он причинил мне больше зла. Это мое дело. Это же… – она разжала ладонь, глядя на пучок травы, – это – Лес?

– Это Лес и для него, – одними губами напомнил ей Ким. – В любом случае я не могу ни позволить тебе драться с ним, ни отпустить его добром. Он накопит силы и злобы, вернется и принесет с собрй много беды. У меня был случай… узнать брата.

Олойхор, стоя наверху, пошатнулся и приложил ладони к вискам. Все смотрели на него. Лицо у него было влажным, дыхание – прерывистым. Казалось, он испытывает сильную боль. Происходило что‑то явно невыносимое для него. Губы его шевельнулись, но, даже напрягая слух, Имоджин ничего не разобрала. Растирая лоб, Олойхор сделал шаг вперед, как слепой, неловко наткнувшись на перила. И упал на колени, а затем завалился на бок, цепляясь пальцами за резные столбики.

Прямо за ним стояла Дайана с презрительным выражением на бледном лице. Не говоря ни слова, она швырнула на песок окровавленный нож‑иглу.

– Я знала, – чужим голосом сказала Имоджин, – в конце концов она его предаст.

– Я слишком любила его, – возразила фаворитка. – Тебе не понять. Ему больнее было выносить этот… стыд.

Имоджин разжала пальцы, измятый клубок зелени упал к ее ногам. Она посмотрела на него… и раздавила босой ногой.