Гай всегда высказывал презрение к английскому чаю и любви англичан к этому напитку. Он обожал кофе — крепкий, черный и без сахара.

— На самом деле, — на его лице появилась странно застенчивая улыбка, и оно сразу стало более мягким, — я собирался выпить бренди. Но потом я выбрал чай, чтобы ты присоединилась ко мне. Ты будешь пить чай?

Он медленно, как бы боясь спугнуть, протянул ей руку. Марни несколько секунд, не моргая, смотрела на нее. Длинная, крепкая, красивая рука. Рука, которую она так хорошо знала. Она поняла, что в том жесте содержалось нечто большее, чем просто приглашение присоединиться к нему.

Она внимательно посмотрела на него, но не смогла ничего решить. Губы его скривились в усмешке, как бы говоря, что он готов к ее обычному отказу.

— Ну? — тихо спросил он ее.

— Да, — услышала Марни свой ответ. — Да, я выпью с тобой чаю.

Она не знала, почему согласилась. Может, потому, что ей не хотелось оставаться одной. Даже компания Гая была бы сейчас лучше компании ее собственных черных мыслей.

Когда Марни проходила в гостиную, он отошел от двери и галантно поклонился, пропуская ее, а потом последовал за ней. Дверь его спальни была открыта. Мягкий свет настольной лампы освещал стопки бумаг, разбросанных по его неубранной постели. Этот беспорядок говорил о многом.

— Ты меня знаешь, Марни, — прошептал он. — Я ведь мало сплю.

Марни вспомнила, что он обычно спал по четыре часа в сутки. Что же касается остального ночного времени, то она слишком хорошо помнила его методы развлечения. Но сейчас было лучше не думать об этом.

Она свернулась на диване, пока Гай готовил чай.

Он не считал для себя зазорным время от времени готовить для них чай. Марни даже вспомнила, как он несколько раз приходил в ее студию в их апартаментах в Лондоне, неся в руках поднос с чаем.

— Выпей, — обычно говорил он, заглядывая через ее плечо на работу, которой она была занята в данный момент. Он никогда не высказывал своего мнения, некоторое время стоял рядом, легко обнимая ее, потом уходил.

Они уже были женаты несколько месяцев, когда Марни поняла, что чай был только прикрытием для того, чтобы заглянуть в мастерскую, которую он считал ее царством. Если она оборачивалась к нему и улыбалась, он долго целовал ее и потом уходил. Если она не обращала на него внимания, он легко целовал ее в ямочку на шее перед уходом и, посвистывая, удалялся.

Он никогда не пытался нарушить ее занятия живописью, помешать настроению.

— Почему? — как-то спросила она его.

— Марни, в твоей жизни существуют две страсти. Одна — это твоя работа, другая — это я. Когда ты в студии, ты полностью отдаешься работе. Я — вторая твоя страсть — в данном случае отхожу на второй план. Но как только твоя работа закончена, я становлюсь твоим миром!

Как жаль, что он не применял этот мудрый подход к самому себе!

— Прошу, — он подал ей чашку чая.

— Благодарю.

Она приняла чашку, потом посмотрела, как он налил в стакан бренди и уселся в кресле напротив нее. Он устало вздохнул и вытянулся во весь рост. Его длинные загорелые ноги почти не прикрывал короткий шелковый черный халат.

Марни с трудом отпила горячий чай и уставилась на дымящуюся жидкость. Ей было больно смотреть на него. И так было всегда, даже когда они, казалось, были счастливы. Он был таким поразительно прекрасным, что при взгляде на него у нее всегда перехватывало горло.

— Как твой отец? — спросила Марни.

Ей хотелось отвлечься от ненужных мыслей.

— Ему пришлось примириться с тем, что придется ходить с палочкой, — скорчил гримасу Гай.