— Нам нужно поговорить, — после небольшой паузы напряжённо говорит старик. — На тебе нет ни одного нейро гаджета. На тебе нет никаких следов их установки. Как ты собирался оперировать?

— Мужик, сразу точки над і; давай я сэкономлю тебе время. Какие у тебя рычаги давления на меня, с твоей точки зрения? Прямо здесь и в этот момент?

— Боль и жизнь, — он многозначительно ухмыляется.

— Неа, — если бы я была в своём старом теле, сейчас бы взмахнула волосами.

Блин, у мужиков даже жесты какие-то убогие — ни тебе длинных волос, ни ресниц. Какая может быть к чёрту выразительность жестов?

— Ты переоцениваешь свою примитивную механику. С чего взял, что за свою шкурку я буду трястись больше, чем за чувство собственного достоинства? Или за гордость? За самоуважение? — о, кажется, до него начинает доходить. — Мужик, ты очень веришь в чужой инстинкт самосохранения у незнакомого тебе человека, и ничего не знаешь о религии. Веришь мне?

— Хорошо, тогда остаётся только боль, — дед быстро вносит коррективы. — Тоже способ.

— А её ты переоцениваешь уже по отношению к профессиональному врачу. — сажусь из положения лёжа на кушетке и пожимаю плечами. — Ещё ты недооцениваешь роли времени, забыв о своём пациенте. Впрочем, кажется, живым тебе этот пациент несильно и нужен, да?

— О чём ты?

Хорошо, что дед в возрасте. Когда после сорокета спадает каскадно тестостерон в крови, у мужиков исчезают лишние и ненужные вибрации, а рассудительности и осмотрительности наоборот добавляется.

Чистая химия и никакой магии.

Охранник рядом с ним наоборот настроен броситься на меня, но старик останавливает его жестом ладони.

— Что ты знаешь об инфаркте? — пользуясь возможностью, сгибаюсь в поясе и почёсываю левую щиколотку, проверяя состояние организма.

Ух ты, ребро тьфу-тьфу. Приятный бонус. Если намечается месиво, как минимум не потеряю в подвижности.

— Это отказ сердца?

— Да. Если конкретно в вашем случае — то одна из артерий, снабжающих сердце, закупорена тромбом. Что случается с той частью организма, к которой нарушена подача крови?

— Отмирает? — предполагает он.

— Да. И сердце — не исключение. Та его часть, что осталась без крови, начинает умирать. Если эта часть совсем небольшая, то и бог с ней: есть же куча людей, перенесших инфаркт на ногах? И узнавших о нём постфактум?

— А если отмирает часть сердца побольше…

— … то готовься сливать воду. И вот теперь у меня встречный вопрос к тебе: ты уверен, что я прям очень сильно боюсь боли? И вы однозначно успеете меня "уговорить" до того, как процессы в вашем чуваке станут необратимыми? Или я прав? И живым он вам тупо не нужен?

— Ты играешь очень рискованную партию, заду…

— Не я начал первым. И потом, мужик, ты ж уже торгуешься. Не заметил? Я врач, не грузчик из гипера. Если не хочешь выглядеть идиотом в глазах другого человека — вначале вникай, кто из вас двоих лучше шарит в твоей собственной психике.

— Совет так себе. — Дед типа зевает, но его выдают стригущие глаза.

— Если откровенно, у нас нет негатива либо вражды в твой адрес, — вдруг прорезается охранник.

Ух ты. Мне, конечно, было понятно, что всё это здесь не так просто (взгляд, мимика, откровенная нефункциональность его закачанного тела), но не думала, что он может деда перебить (оказывается, может).

Последний смотрит на своего более молодого спутника с явным неодобрением, но больше никак не реагирует.

— Мы должны были исключить пронос неконтролируемого нейро-функционала сюда внутрь, — продолжает парняга.

Вроде как извиняется.

— Ну как, исключили? — даже не собираюсь удерживаться от сарказма (баба я или нет? Тело Щукина не в счёт).