-  Нет, - сказала Марья Ивановна, промокнув последние слезинки, - ничего не поделаешь, придется погибать. Брат за деньги никого не пощадит.

    -  Это мы еще посмотрим.

    -  У тебя в пистолете всего один заряд. Он пошлет кого-нибудь из своих разбойников под пулю, и вся недолга. А дальше… - она не досказала, только горько вздохнула и перекрестились.

    Мысль была, по меньшей мере, здравая и заставила меня заспешить. Первым делом я запер дверь на засов. Она открывалась наружу, так что внезапно выбить ее у нападающих не получится, придется выламывать, а это потребует времени. Следующее, что я сделал, это вынул из сундука саблю и освободил ее от тряпок. Несмотря на слабость, которая меня еще не оставила, с таким оружием продержаться было можно.

    -  А ты, Хасбулат, как я погляжу тоже не простого звания, - удивленно сказала Марья Ивановна, рассматривая мой арсенал. - Пистолет аглицкий, сабля турецкая.

    -  Индийская, - машинально поправил я, думая, чем еще можно задержать нападающих. - У брата много людей?

    -  Сам-друг шестеро, - ответила она.

    -  Тогда давай придвинем к дверям стол, чтобы, если ее выломают, не сразу сюда ворвались.

    Марья Ивановна кивнула и помогла подтащить стол к дверям. После перенесенного ранения и высокой температуры я был совсем слаб и не справился бы без ее помощи. Когда приготовления были кончены, мы сели: я на кровать, женщина на стул.

    -  Как же получилось, что бригадирский сын сделался разбойником? - спросил я.

    -  Обычное дело, - ответила она, - как батюшка, а вслед за ним матушка преставились, начал играть Поликарп в карты и кости и все имение наше просадил, даже мое приданое. Он вообще-то не злой, только играет неудачливо. Сначала все свои деньги проиграл, потом казенные, попал под суд. В каторгу его не послали, но от службы уволили. Вот братец и придумал постоялый двор держать…

    Дальше было ясно и без объяснений, однако она продолжила говорить о наболевшем:

    -  Набрал себе помощников, один другого хуже. Когда сюда попадаются бедолаги, вроде тебя, без роду и племени, или купцы с товаром и деньгами, они и губят души. Последнее время даже коробейниками не брезгуют…

    -  Понятно, - сказал я, думая, что предпринять дальше: не сидеть же нам без еды и воды в долгой осаде, ожидая неизвестно чего. - Ночью в окно вылезем, здесь невысоко, - сказал я Марье Ивановне.

    -  Он, Поликарп, умный, сторожей на ночь поставит. Да и куда мне от него деваться? Одна с голоду помру. Видно, отжила свое, пора и честь знать.

    -  Ну, это глупости, что-нибудь придумаем, я помогу тебе устроиться. Тебе сколько лет?

    -  Старая уже, скоро третий десяток разменяю, - грустно сказала Марья Ивановна. - Осенью двадцать восемь исполнится.

    -  Так ты моложе меня, - сказал я, забыв о своей юной внешности. - Мне уже тридцать.

    -  Как так тридцать? - поразилась Марья Ивановна. - Ты по виду совсем несмышленыш, я думала, тебе и половины от тридцати нет!

    -  Это у нас в Хасбулатии климат такой, все моложе выглядим, чем есть на самом деле.

    -  Так что же я, выходит, со взрослым мужем спала! - совершенно неожиданно воскликнула она и залилась краской стыда.

    -  Так ведь ничего же не было! - успокоил я.

    -  Это на мне грех! Я думала младенца спасаю! - взволнованно заговорила Марья Ивановна.