Силен этот дьявол, взял меня за горло, давит, а я как не потчую его боксерскими ударами, спастись от него не могу. Делаю я замок своими руками, пытаюсь разомкнуть его захват поворотом вбок. И получается не совсем желанный итог, хоть смейся - мы оба зараз в воду летим. Студеная, мерзлая она, а Курбанов все еще держит меня словно Прометей прикованный и тянет как болванка вниз. Молочу я руками и ногами, призываю святых небожителей и свою маманю заступиться за меня пред Богом. И как же дышать хочется. Господи, как гадостна моя жизнь, ни полминуты счастья, покоя, воли. И кончаю ее, будто котенок в ведре. Господи, я так бы хотел получить другую жизнь, в славной любящей меня отчизне, а чтоб эта моя судьба осталась просто дурацким сном.

Под руку попадается какой-то камень, который я что есть сил прикладываю к голове звероида, а он меня все равно не пускает. И уже ни сил ни воздуха в запасе. В груди под гимнастеркой дрожат остатки моей жизни, похожа она на клубок, из которого нитки лезут. И каждая нить при ближайшем рассмотрении - это туннель, который тянет, уводит, то ли в высоты райские, то ли в преисподние глубины.

2

Один из туннелей словно сочился светом. Мощные лучи были окружены ореолами, которые давали новые пучки лучей. Я как бы нырнул в этот туннель, отчего испытал скорость неимоверную, и со всей стремительностью стал приближаться к сияющему пятну. С полминуты ничего не было кроме сияния. Наконец оно стало спадать и показался мир, вначале довольно блеклый, а потом и поярчавший до нужной степени.

Я валялся на берегу узкой горной речушки, плещущейся и булькающей в каменной теснине. Живой я, живой и даже довольный. Есть за меня заступники и молельники, оттого и Бог миловал. Сел я и тут все окрестности давай плыть перед глазами и даже танцевать. Не сразу угомонилось и утряслось мое "мировоззрение". Наконец танцы поутихли и тогда я, пошатываясь, утвердился на ногах. Но что за черт меня побрал?

Я был облачен во вполне приличную, хотя и мокрую гимнастерку странной пятнистой окраски. Шаровары совсем не похожи на те лохмотья, что прикрывали меня прежде. И сапоги новые хромовые - совсем не те чувяки, что еще пять минут назад отчаянно просили каши на моих ногах. И в теле какая-то сила, даже сытость, которой я давным-давно не ощущал. Но позвольте, сколько же время прошло? Или вернее, откуда и куда оно идет сейчас?

Мои собственные плечи притянули внимание своим золотым отсветом, глаз стал косить на погоны - как, я уже ЕСАУЛ? Впрочем, это чудо меня вполне устраивает.

Я видимо сильно ударился головой о что-то твердое, раз мало так понимаю. Попробую повспоминать. Уродился я в 1896 году от Рождества Христова в станице Кисловской Оренбургского казачьего войска. Так? Так. Когда мне было десять - не стало маменьки. Отец был тогда на сборах, а мать ушла косить сено и не вернулась - наверное, волк зарезал. Есть у меня братишка и сестренка. Отучился я в Оренбургском юнкерском казачьем училище. А дальше что? Память начинает мерцать. Дальше завязалась война с немцами? Было это или нет? Три года тяжелой войны, где нас секли пулеметы и рвала картечь. А хапнули ли большевики российский скипетр и державу, издавали ли свои декреты, соблазнившие простонародье? Было то или не было? А все остальное - комбеды, продотряды, ревкомы, чрезвычайка, части особого назначения, продразверстка? Расстреляли ли моего батьку красноармейцы в счет неуплаченной станишниками контрибуции? Наступал ли я на Астрахань и Царицын под началом атамана Дутова, видел ли на снегу порубленных и раздетых казаков, тех, что попались к красным в плен, болтались ли на веревках продотрядовцы? Удирал ли я от большевистских отрядов через весь Туркестан, словно вор последний? БЫЛА ЛИ Манечка, Мариам, которая прятала меня в сарае, когда красные лютовали на улицах Бухары, выискивая белогвардейцев?

И мне мнится сейчас, что ничего подобного не было, это я в какой-то книжульке почерпнул.