— Разведчики докладывают, что не нашли никаких следов армии Форрина, — сообщил он Абеляру. — Целое войско как будто просто растворилось в воздухе.

Глядя на разраставшуюся, пронизанную молниями черноту Бури, Кейлу несложно было догадаться, что с ними произошло.

— Тьма пожирает своих, — сказал Абеляр. — Бьюсь об заклад, до них добралась Буря.

— Согласен, — сказал Регг. — Жаль только, что мы сами не смогли отомстить за Саэрб.

— Да, — согласился Абеляр, загружая мешок в фургон. Элден вскарабкался на мешки и бочки, и радостно закричал, когда некоторые из них перевернулись и он съехал вниз.

— Не проказничай, Элден, — сказал ему Абеляр, но мальчик не обратил на отца никакого внимания.

— Лагерь готов, Абеляр, — сообщил Регг. — Я подготовлю тебе Раннюю Зорьку.

Абеляр заглянул в фургон, проверил Элдена, снова посмотрел на Регга.

— Я проедусь немного в фургоне, Регг.

Регг постарался не выдать своих чувств, хотя его тело немного напряглось.

— Ладно.

— Здесь наши пути расходятся, — сказал Кейл. Он обнял Абеляра и Эндрена, пожал Реггу руку. Так же поступил и Ривен.

— Увидимся в Дэрлуне, — сказал им Абеляр.

— В Дэрлуне, — согласился Кейл.

Ривен заглянул в фургон.

— Покажешь мне, как ты справляешься с этими шариками, когда мы снова встретимся, хорошо?

— Хорошо, — пискнул Элден.

Ривен снова подошёл к Кейлу. Кейл встал в тень Ривена, усилил её сумрак, посмотрел на далёкую Бурю Теней, потянувшись чувствами к находящимся там теням. Странно, но контакт от него ускользал. Как и в Элгрин Фау, мрак внутри бури отзывался с трудом.

Вместо этого Кейл попытался нащупать самый край шторма, точку, где заканчивалась его способность чувствовать связь. Когда тьма сомкнулась вокруг, он услышал пожелание Абеляра:

— Хорошей охоты.

— Спасибо, — отозвался Ривен.

Тени перенесли их через Сембию к границам Бури Теней.

Бреннус сидел за обеденным столом. С портрета на него смотрела мать, и взгляд её обвинял сына. Он достал из кармана ожерелье и положил на стол. С Бреннуса текли тени. Из него сочилась скорбь. Он потерял мать, а брат и отец предали его. Правду ему рассказал только архидьявол.

Гомункулы сидели на столе лицом к хозяину, скрестив ноги и подперев подбородки ладонями.

— Тебе грустно, хозяин? — спросил один.

Бреннус протянул руку и почесал существо по голове, вызвав у гомункула довольное урчание. Придвинулся, ревнуя, другой — требовал, чтобы его тоже почесали. Гомункулы заставили его улыбнуться, заставили подумать о матери.

— Как бы мне хотелось, чтобы она увидела вас двоих, — сказал Бреннус.

Его конструкты всегда радовали мать. Сейчас он мог легко создавать гомункулов, и они не были воплощением всей меры его Искусства, но их ужимки мать развеселили бы.

— Они чудесные, Бреннус, — сказала бы она своим чистым голосом, и в ответ Бреннус просиял бы.

Его воспоминания о матери были такими чёткими. Казалось, в последний раз они разговаривали ещё вчера, а не две тысячи лет назад. По какой-то причине, память о матери напоминала ему о солнечном свете. Он был рад, что матери не пришлось отправиться на план Тени вместе со всеми. Она была слишком яркой для этого.

Он не мог понять и не мог простить отца. Шар потребовала в жертву тело его матери.