Краузе убрал ногу с его горла, дышать стало легче.

            – Вашу фразу следует воспринимать как готовность к ведению беседы? Искренней и честной? – осведомился Нойманн. – Вы готовы отвечать на наши вопросы, ничего не скрывая?

            – Да! – громко сказал Торопов. – Я… Я все скажу.

            – А если соврешь, то… – неприятно усмехнулся Краузе.

            – Я не совру. Я не буду врать! Я скажу… Поверьте мне, пожалуйста, поверьте!

            Микроавтобус остановился.

            – Сколько у нас еще времени? – спросил Нойманн.

            – Полчаса, – ответил водитель.

            И снова они говорили по-русски, словно им было важно держать пленника в курсе событий.

            – Выходим, – Нойманн открыл дверцу и вышел из салона.

            За ним следом выпрыгнул Краузе. Торопов подумал, что сейчас ему прикажут выбираться, но Краузе бесцеремонно вытащил его из машины за ноги.

            Земля была твердой, больно ударила по спине и затылку.

            Торопов вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли.

            Высоко над ним качались сосны. В промежутках между их кронами было видно ярко-голубое небо и белые облака, тоже яркие. Как на открытке. Пели какие-то птицы.

            – Поднять? – спросил Краузе.

            – Поднять, – разрешил Нойманн. – Прислони его к дереву. Вот к тому.

            Краузе и водитель подтащили Торопова к сосне, рывком поставили на ноги.

            Торопов вытер скованными руками лицо.

            – Действительно, – вроде как спохватился Нойманн. – Руки-то мы ему оставили спереди. А это неправильно. Мало ли какие иллюзии могут прийти в голову нашему дорогому комиссару.

            Краузе расстегнул браслет на правой руке Торопова, завел ему руки за спину и снова защелкнул наручник.

            – Вот так значительно лучше. – Нойманн подошел к Торопову, обмахиваясь своей шляпой, как веером. – Сегодня жарко, не находите? А ведь нам еще работать…

            Пальцы Нойманна расстегнули пуговицы на плаще. Пола отошла в сторону, и Торопов вздрогнул, увидев под плащом черный мундир.

            Эсэсовский, тут не спутаешь. В левой петлице – четыре серебристых кубика.