— Я майор Васильев, прожженный атеист, каждый день в течение пяти лет молю Бога, чтобы кто-нибудь в этой квартире возьмёт трубку и объяснит, что же за кутерьма приключилась, что мой боевой товарищ, дважды спасший мне жизнь в Афгане, исчез. Совсем. Как и не было. Соседи молчат как рыбы, словно кто-то запугал, а знакомые… Да и нет у нас с Данилой общих знакомых.

— Наверное, Бог есть. Я… сын Данилы. — Ответил я каменным голосом.

— Игорь?!

— Он самый.

— Отец рассказывал про тебя.

— Вы тот самый старшина? — Едва не добавил: «Что помог нам с квартирой?». Зачем человека обижать? Он не виноват, что такой сосед попался.

— Да, я был его старшиной. Что случилось, Игорь?

— Мне неудобно рассказывать об этом по телефону. Может, встретимся где-нибудь?

— Безусловно. На бульваре, в офицерском кафе у площади в полдень можешь?

— Как вас узнать? По форме?

— Я в отпуске. Но официант меня знает, покажет.

— До встречи, майор.

— Жду, Игорь. Очень жду!

Я повесил трубку и сполз по стене. Минут пять сидел на корточках, тупо уставившись в одну точку. Кому надо постоянно выводить меня из состояния душевного равновесия?

Включил мозг… Что, Игорь, кусочек детства вернулся? Что-то слабоват старшина на мозги для майора, если не смог выяснить, что здесь произошло. Не «совершенно секретно» же. Не так ли, Игорь?

С другой стороны, Колчиков мог пригрозить соседям, чтобы держали язык за зубами, а полиции шепнул молчать об этом инциденте. Делов-то. Мы прожили-то здесь несколько месяцев, а не десятилетия, чтобы врезаться в память.

Опять же, зачем я, оправдываю его? Майор просто может быть подставным лицом, а в кафе меня будет ждать пуля.

Но вряд ли отец рассказывал Колчикову о своём боевом товарище. Он был не из болтливых. Хотя, был бы не из болтливых, так и работал бы на Колчикова молча.

Костяшки сжались до хруста. Я едва не взревел, теряя над собой контроль. Если б это сказал, кто из живых людей, сломал бы нос, а так… не знаю. Врезать самому себе за такие мысли?

Приходя в себя, крутанул ручку радио.

М-да, здорово, стоит купить новый плеер. А то зоновский шансон в печёнках сидит. Ненавижу блатные песни всей душой. Они прошли через меня, и вызывают только рвотный рефлекс. Блатная романтика? К чертям такую романтику. За пять лет всё, что связано с зоной, хочется забыть. Может, потому что не сломался или не смирился? Блатные песни больше слушают те, кто предвкушает ту «романтику», а не те, кто реально её испытал. Да, у авторитета малолетки я видел кипы дисков шансона, но Немец уже слушал… классику. Человек, проведший большую часть жизни за решёткой, тягу к прекрасному не потерял, наоборот, приобрел.

Когда ещё жаждешь глотка родниковой воды, как не во время жажды?

Да, есть и другое искусство, за решёткой, за пределами зоны. Искусство, эмоции, чувства, о которых почти забыл, заморозил каменной глыбой. Пора возвращать себя. Я не стану бежать с этой квартиры, потому что так надо Колчикову или потому, что площадка полна воспоминаний. Шагу не сделаю даже из-за косых взглядов «наслышанных» соседей. К чертям их всех! Я начну жизнь по-новому и всё-таки сдам выпускные экзамены, а затем окончу институт и найду нормальную работу.

Всё, вставай. У тебя ещё куча дел. Хватит раздумывать, пора действовать. Всё в твоих руках. Там, сидя, просто мечтал, а теперь могу. Всё могу! Пусть желания и возможности сольются во мне в одно целое и побудят к действию. Вперёд! Действовать!

* * *

Солнце припекает прохожих, а меня словно обходит стороной.