Ахилл и О'Шипки переглянулись. Встрепенулся и Аромат, почуявший новую неприятность.

- Должно быть, спят, - предположил Ахилл. - Они ведь засыпают за двоих. Но Анита кричала так громко, что и мертвый бы проснулся! ...

- Мертвый бы не проснулся, - возразил О'Шипки. - Господин директор похоже, нас снова оставили в дураках. Скорее в замок!

- Вы думаете... - директор взялся за сердце.

- Бегите же, говорю я вам!

Толкаясь и оступаясь в болотную грязь, собравшиеся поспешили прочь с мостков. Анита порывалась вернуться, чтобы закрыть, как она настаивала, у Мамми глаза, но только свалилась и вымазалась; порыв прошел, да и само полуобморочное состояние как-то сошло на нет, и она побежала, едва ли не обгоняя быстроногого Ахилла. Тот несся, нисколько не стесненный в беге ортопедической обувью; Аромат Пирогов высоко поднимал колени, путаясь в рубахе. Они с Ахиллом больше походили на близнецов, чем близнецы настоящие, и пропажа шахмат, означавшая ослабление связи, сразу же бросалась в глаза, проявляясь в нарушенной синхронности бега. Ядрошников смешно семенил в хвосте, размахивая руками и поминутно проверяя, на месте ли шляпа.

Ворвавшись в замок, они взлетели по лестнице и, отдуваясь, остановились перед номером близнецов. Дверь была заперта.

- Посторонитесь, - велел О'Шипки.

Он разбежался и высадил дверь плечом. Директор жалобно охнул, вспомнив, видимо, что он состоит в должности и отвечает за имущество. Он охнул вторично, но уже по другой причине.

Близнецы лежали, сжимая друг друга в объятиях. В их прежнем положении это было бы невозможно, однако теперь у них все получилось, потому что многолетняя спайка была рассечена огромным тесаком. Тесак восклицательным знаком торчал из подушки. Кровь пропитала простыни, пахло железом. На ковре валялся томик из библиотеки, он тоже был заляпан красным.

О'Шипки осторожно приблизился, царапнул ногтем сиреневое горло Холокусова. "Наверно, Холокусов" - гласила издевательская бумажка, пришпиленная к воротнику пижамы. Буквы были корявые, печатные, исключающие идентификацию почерка. "Наверно, Цалокупин", - объясняла вторая бумажка. О'Шипки взял щепоть кровавого песка, в который рассыпалась под пальцами свернувшаяся, черная кровь, похожая на марганцево-кислый калий.

Анита взирала на картину отрешенно и безучастно; случившееся оказалось для нее чрезмерным, с ней сделался ступор. Директор подобрал с ковра томик, достал носовой платок и трубно высморкался.

- Они так хотели совершенства, - прошептал он и всхлипнул, не удержавшись. - Искали гармонии. Посмотрите на эту книгу. Они насиловали свою волю, но читали...

О'Шипки подошел, взял из его руки томик и громко прочел заглавие:

- "Сталевар". Производственный триллер.

Он перевернул книгу и начал читать аннотацию:

- "В сборник вошли романы "Сталевар" и "Водолаз". В романе "Сталевар" перед читателем развертывается история изощренного маньяка, который заманивает свои жертвы в литейный цех. Там он пьет расплавленный металл, тогда как с другого конца выходит уже охлажденная болванка, которою он насилует беспомощную жертву. Сторожа подкуплены Сталеваром".

- Прекратите, - ужаснулся Ахилл.

- В романе "Водолаз", - продолжал О'Шипки, не обращая на его мольбу ни малейшего внимания, - изощренный маньяк заманивает свои жертвы на водную станцию. Там он запихивает жертву в водолазный костюм, опускает на дно и очень быстро поднимает обратно, после чего пьет пенистую кровь, как шампанское", - О'Шипки бросил книгу на пол. - Это, по-вашему, гармония? осведомился он у директора.

- Гармония, - директор упрямо нагнул голову. - Посмотрите эпиграф. Там стоит: "...ни в чем не усердствуй, и ты претворишь Дао". Чжуе Цзы, "Великий Предел". Автор и не усердствует.