Тогда к Жану Жилю, хромая, подошел толстяк в темных очках. Бросил пристальный взгляд на Крейзи Дога.

– Ты и есть Сеелмур? Это правда? Где ты родился?

– В Вифезде, Уэльс, – сглотнув, хрипло выдавил тот.

Священник замолчал, словно пораженный ответом. Потом повернулся к Жану Жилю.

– Отдадите их мне?

Тот кивнул и отступил назад. Баг не мог пошевелиться от ужаса. И снова почувствовал нечеловеческую усталость.

10. Pneuma

Если бы не порванная одежда и растрепанные волосы, светловолосую девушку можно было бы назвать миловидной. Эймерик заметил, что руки у нее исцарапаны, а от ступней до колен тянутся красноватые полосы, напоминающие ожоги. Четыре дня в кандалах оставили свой след на хрупком теле.

Увидев, как пленница шатается, несмотря на то, что ее поддерживал помощник палача, инквизитор почувствовал сострадание, но тут же сказал себе, что муки могут не только положить конец немыслимому ужасу, но и спасти душу. Эта мысль, хоть и довольно спорная, утешала Эймерика и помогала подавлять желание упиваться своей властью, которое зарождалось в темных уголках его сознания при виде страданий, причиняемых уязвимому телу.

– Как тебя зовут? – спросил он абсолютно бесстрастным голосом.

– Эсклармонда, – ответила девушка, несколько раз сглотнув. От нее так сильно пахло перегаром, что стоявший ближе всех к пленнице нотариус был вынужден прижать платок к носу.

– Эсклармонда, – повторил Эймерик. – Кто твои родители?

На этот раз девушка ответила сразу, но слова прозвучали невнятно.

– Не помню.

– Сеньор нотариус, – наклонился Эймерик к Берхавелю. – Напишите «родители неизвестны». – Потом, обращаясь к пленнице, поинтересовался: – А ты знаешь, кто я?

– Да, конечно, – широко улыбнувшись, ответила девушка. – Святой Злодей.

Немного растерявшись, Николас откинулся на спинку и глубоко вздохнул:

– Кто меня так называет?

– Все в деревне, – теперь девушка начала покачивать головой, продолжая улыбаться.

– В какой деревне? В Шатийоне?

– Нет, в Кастре. Давно…

– Сколько лет ей могло быть, когда мы исполняли свою миссию в Кастре? – нахмурившись, спросил Эймерик у отца Хасинто, сидевшего справа от него.

– Лет пять или шесть, не больше.

– Значит, действительно… – инквизитор бросил взгляд на девушку, словно боялся потерять логическую нить. – Сколько тебе лет?

– Не знаю. Слишком много времени прошло.

– Слишком много времени прошло после чего?

– Слишком много времени. – Взгляд девушки затуманился. Она громко зевнула.

– Ну хватит, – отец Симон начал горячиться. – Эта грешница нас дразнит. Ничего, в руках мастера Филиппа она заговорит.

– Нет, рано, – тихо, но категорично возразил Эймерик. А потом, с любопытством посмотрев на девушку, спросил: – Ты знаешь, что тебя ждет?

– Да. На этот раз у меня получится. Я стану лемуром, – беспечно сказала она, при каждом слове роняя голову то в одну, то в другую сторону.

Недоумение доминиканцев росло с каждой минутой. Эймерик посмотрел на отца Хасинто, потом на отца Симона. И снова обратился к пленнице:

– Кем-кем ты станешь?

– Лемуром, – ответила девушка, зевая. – И мой дух наконец будет свободен.

– Что еще за лемуры? – Глаза инквизитора сузились до щелочек.

– Ну, те, которые живут в Беллекомбе. – Голова пленницы то и дело падала. Язык у нее заплетался. – Как же я хочу спать.

Встав со скамьи, отец Ламбер подошел к Эймерику.

– Магистр, я сейчас подумал…

– Говорите.