– Забирайте его, – пожал плечами Эймерик. – И приведите последнего.

Третий заключенный, которого сопровождал сам мастер Филипп, выглядел намного лучше, чем мальчик и девушка. Он неплохо держался на ногах и, хотя пошатывался, без посторонней помощи вошел в зал и остановился в центре. Пленник старался выглядеть трезвым, но было видно, каких усилий это ему стоит.

– Этот вроде довольно крепкий, – сказал Эймерик. – И даже не очень пьян.

– Он из тех, – рассмеялся мастер Филипп, – у кого вино больше действует на тело, чем на разум. Смотрите, отец, – и палач легонько подтолкнул пленника. Тот с грохотом повалился на землю. Забарахтался, как насекомое, наколотое на булавку, но все старания встать ни к чему не привели. Удрученный, он остался сидеть на соломе, время от времени тихо икая.

– Как тебя зовут? – спросил Эймерик.

– Раймон Торнабуа, – пытаясь говорить внятно, ответил заключенный, – солдат на службе доминуса Эбайла де Шаллана и его доверенного лица, сеньора Семурела, – к концу такой длинной фразы пленник совсем охрип.

Эймерик встал. И по привычке начал ходить вокруг заключенного, который смешно крутил головой, следя за инквизитором.

– Ты знаешь, кто я? – наконец спросил он.

– Святой Злодей, – немного заикаясь, но не раздумывая, ответил пленный. – Человек с двумя душами.

Эймерик едва удержался, чтобы его не ударить. Вместо этого медленно обошел вокруг и поинтересовался:

– Наверное, я лемур?

Еретик зашелся конвульсивным смехом, который больше напоминал всхлипывания.

– Нет, конечно, – едва смог проговорить он. – Quod divisum est divider non potest.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Эймерик.

– Как можно отделить дух от тела, если они уже разделены?

– Так, значит, лемур – это чистый дух?

– Ты надо мной издеваешься! Лемур – это тело после освобождения духа. Но твой дух никогда не освободится, – вдруг заключенный понял, что слишком много болтает. Резким движением вскочил на ноги и закашлялся. Казалось, он немного протрезвел.

Присутствующие молча смотрели на Эймерика. Как ему удастся разговорить пленника, который уже не будет таким словоохотливым?

Прекрасно все понимая, инквизитор немного помедлил. Мысленно перебрал в голове зацепки, прикинул возможные варианты нападения, отметая сомнительные один за другим. В конце концов решил пустить в ход все обрывки информации, не показывая, разумеется, что связь между ними ему совершенно непонятна.

– Не надо питать иллюзий, – заявил он, резко прерывая шаг и впиваясь глазами в лицо пленника. – Мы знаем больше, чем ты думаешь. Знаем и про воду в цистерне, и про ветер в башне, знаем о траве здоровья и о лемурах. И о том, что Отье выжил, сгорев на костре, и зачем нужен Семурел.

Эти слова, как пощечина, ударили заключенного, но капитулировать он не собирался. Хотя винные пары еще туманили разум, он сделал над собой усилие и выдавил:

– Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь меня?

Эймерик сдержал ухмылку. Был бы заключенный поумнее, сказал бы «нет» или промолчал. А этот просто умирал от желания почесать языком. Нужно ему подыграть.

– Ты зря так говоришь, особенно обо мне. Я докажу вам, еретикам, что вы заблуждаетесь – когда подвергну себя самого испытанию водой и ветром.

Пленник снова захохотал, на этот раз менее естественно.

– Ты не понимаешь главного. Если прыгнешь в цистерну, ничего не произойдет.

– Разве мое тело не станет лемуром?

Опять смех, громче прежнего.

– Не больше, чем тела животных, гниющие на дне. Это станет твоим концом, раб дьявола!

– Разве не вы говорили мне, что мертвых еретиков опускали в цистерну, куда раньше сбрасывали животных, больных язвой? – обратился инквизитор к отцу Хасинто.