|
Да и самый рассказ показывает, что он составлен не на месте. Когда епископ и другие граждане нашли отроков в пещере, немедленно дали знать о том императору Феодосию (Младшему). Он тотчас и является. Как будто это возможно было при известном расстоянии Ефеса от Константинополя? Видно, что повествователь не принял этого в соображение. Странно в этом рассказе: епископ, а потом император Феодосий находят семь отроков — живыми и однако же император тотчас-же объявляет свое желание выстроить на костях их церковь в городе. Те не соглашаются, просят, чтобы оставили их в покое, на той же горе, в пещере. Составитель истории направляет свою речь против еретиков, отвергавших воскресение мертвых, к числу которых по некоторым указаниям принадлежал и сам Феодосий.
Излагая свои уроки, Горский не считал делом научным наклонять свою мысль в пользу того или другого решения вопроса, если два решения имели одинаковую степень вероятности. Он просто указывал: какие факты ведут к одному решению и какие к другому, как бы предоставляя окончательное суждение самому слушателю. Это черта научного беспристрастия. Подобный пример встречается в его чтениях о гонителе христиан Марке Аврелие. Он задает себе вопрос: «Марк Аврелий Антонин был- ли гонителем христиан?» И в ответ приводит факты рго и contra мнения положительного. «Утвердительный ответ основывают, говорит он: 1) на его известном суждении о твердости мучеников христианских (προς έαυτόν, XI, 3); 2) на законах его против суеверия, к которому, думают, причислял он христианство; 3) на свидетельстве Мелитона, еп. сардийского о «новых указах» (Euseb. IV, 26); 4) на помещенном в актах мученичества Симфорианова указе под именем Аврелианова, но по всей вероятности относящемуся к Аврелию, именно Марку философу; 5) наконец на основании жестокого гонения в Лионе. — Но этому утвердительному ответу противоречит: 1) скорее можно согласить с историческим характером Марка Аврелия непрямое действования против христиан, нежели открытое. 2) Такое значение имели законы о суеверии. 3) Мелитон сам сомневался, чтобы это были законы именно императора; сам просит у него защиты как у человеколюбивейшего и любомудрейшего. 4) Акты (Симфориана) представляются не совсем не поврежденными. 5) Фемистий влагает в уста императора слова, выражающие мысль, что он ни у кого не отнимал жизни. 6) Наместник, действовавший в Лионе против христиан, испрашивает решения о них императора. К чему это, если дан определенный указ против христиан? (не видно, чтобы дело шло об одних римских гражданах, о которых обыкновенно докладывалось императору)? 7) Афинагор, как полагают, писавший апологию пред гонением лионским, в апологии просит не отмены закона, но просит обратить внимание, принять участие в христианах, не позволять их губить, просит у закона защиты. Не всегда однако же, как в сейчас приведенном случае, Горский оставляет своих слушателей без прямого решения вопроса, когда церковная история представляет такие задачи, разъяснение которых чрезвычайно затруднительно и почти невозможно, вследствие противоречивости исторических показаний, их односторонности и темноты. Выходить из затруднения при подобных обстоятельствах может только человек много знающий, много думавший по вопросу. Горский именно таким и является пред ними. Он умеет группировать разнородное, несходное и направлять к одному решению. Если каждое в отдельности известие недостаточно для того, чтобы уяснит факт, то все в совокупности известия приводят к желанной цели — достаточного разъяснения явления. Вопрос о начале иконоборчества, вопрос о том, почему Лев Исаврянин вдруг сделался гонителем иконопочитания, остается в науке темным; вследствие нерешительности указаний, какие дошли до нас от древности. Горский, занимаясь этим вопросом в своих лекциях, тем не менее искусно соединяет разнородные сказания, касающиеся этого вопроса и приходит к такому уяснению, какого только можно желать. |
