|
Главная задача его герменевтики; умозрительное направление всего его богословия: следствия всего этого в отношении к истинному значению Писания». Такое же сосредоточение внимания на главном и наиболее целесообразном в чтениях встречаем, напр., в изложении Горского отношений церкви и государства в IV–VI веках. Масса материалов, относящихся сюда, не отвлекает зоркого взора наставника от сущности дела. Конспект дает судить, о чем говорил Горский, изучая с своими слушателями вопрос об отношении церкви и государства. «О перемене в этих отношениях, со времени Константина Великого. Император — έπίσχοπος τών έξω τής έχχλησίας. Независимость догматических определений на соборах от верховной власти. Что значит присутствие императора на соборах? Присутствие его представителей? Утверждение императором соборных определений? Какое значение они имели в гражданском законодательстве? Всегда ли однако же на деле соблюдалась неприкосновенность догматических определений со стороны верховной власти? Влияние верховной власти на законодательство церковное в отношении к внешней жизни церкви? Кодекс Феодосиев и Юстинианов. Ограждение нерушимости правил церковных со стороны светской власти. Меры к ограничению её вмешательства в дела церковные» и пр.
С какою тщательностью и трудолюбием собирал Горский из новейшей церковно-исторической литературы сведения, полезные для его дела, об этом свидетельствует интересная статистическая выписка о числе христиан в Римской империи в начале царствования Константина Великого. Здесь читаем: «Stäudlin (Geschichte d. Chr. Kirche, p. 41) полагает число христиан в это время возросшим до половины народонаселения всей империи. Маттер (Hist. de I’Eglise, t. 1, p. 120) полагает, что только пятую часть населения можно считать христианскою. Гиббон (De cadance de I’Empire Rom. c. 15 ad. fin.) считает не более двадцатой. Шатель (Histoire de Iа destruction du paganisme, p. 36) определяет иначе: пятнадцатая доля на западе и 10-я на востоке; — отсюда средний процент в целой империи 12 доля, как предложил Ла-Басти (Acad. d. inscript t. 12, p. 77). Не видно, чтоб Горский подобные показания сообщал на лекциях, но они во всяком случае служили базисом для этих последних. Язык чтений Горского был спокойный, краткий, чуждый всяких украшений и искусственности. Но это не мешало его чтениям приобретать иногда характер одушевления, как бы поэтичности. Это бывало, когда предмет видимо воодушевлял профессора. Его лекции о восточном монашестве начинались, напр., таким образом: «идея жизни, постоянно стремящейся к полному умерщвлению в себе всех самолюбивых склонностей и постоянно преданной Божественному, всегда была равно восхитительна для умов высоких и для простого суждения обыкновенных людей. Для тех и других понятно, что настоящая наша жизнь не та, которая предназначена нам в начале, и не та, которая должна быть уделом избранных впоследствии, что её нужды весьма часто мелки, удовольствия все способны сделаться для человека ядовитыми; что поэтому сокращать число своих земных нужд, следовать как можно ближе одному главному и коренному закону духовной природы, искать себе удовольствия только в Боге — будет значит приближаться к той потерянной и всегда вожделенной жизни, какую предназначил нам Бог. Становясь на эту степень, человек занимает то место, где следовало и следует ему стоять по вечному плану творения. Эта идея христианской жизни составляет основание монашества». С таким же воодушевлением и восторгом Горский читал своим слушателям и о первом вселенском соборе. Мы окончили предпринятую нами характеристику Горского на основании его лекций. Быть может, наш очерк покажется почитателям его не полным, недостаточно выражающим высокие качества покойного. В извинение наше мы должны сказать, что всесторонняя характеристика Горского возможна на основании всех его научных трудов, которых так много отпечатано еще при его жизни, но такой задачи мы не могли на себя взять. |
