Как и во многих других случаях, клерикальная традиция не подтверждается данными исторических источников. Более того, источники опровергают по­добный взгляд на митрополита Алексея. В действи­тельности этот иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против ордынского ига. Трудно сказать, чем была вызвана такая позиция митрополита: боязнью потерять привилегии, которые имела церковь в условиях ига, верностью политическим заветам Ивана Калиты или же просто старче­ской осторожностью, боязнью риска, неизбежного в военном деле. Так или иначе, Алексей был тверд в своих убеждениях.

Память о примирительном отношении митрополита Алексея к «татарам», как именовали на Руси ордын­цев, долго сохранялась в преданиях московского дво­ра. Известный Григорий Котошихин, служивший подьячим в Посольском приказе и в 1664 г. бежав­ший из России в Польшу, в своем сочинении сообща­ет немало интересного о внешнеполитических связях России. Говоря об отношениях с Крымским хан­ством, политическим наследником Золотой Орды, Ко­тошихин замечает, что русские цари, боясь граби­тельских набегов татар, стремятся умиротворить хана и его вельмож богатыми дарами — «поминками». «А будет тех поминков на год болши 20 000 рублев, А уложил те поминки давать Алексей, митрополит Московский, после того времени, как он был в Кры­му в полону, тому много лет назад. Также он, мит­рополит, заклял Московское государство, чтоб они сами на Крымских людей войною не ходили, а уте­шали б нечестиваго дарами; а ежели они через его заклинание учнут на Крым ходить войною, и им в войне не даст бог поиску, а в земле плоду; разве они, Крымские люди, сами учнут войною приходити— и против них стояти повелел. И по тому его закли­нанию Московский царь то и чинит: сам войною на Крым не наступает, а откупается такими дарами ежегодь» . Алексей, насколько известно, никогда не был в плену в Крыму. Однако суть его отношения к татарам предание, записанное Котошихиным, от­ражает правильно.

Чем быстрее и увереннее шел возмужавший вос­питанник Алексея к тому историческому рубежу, пе­рейдя который он из князя Дмитрия Ивановича пре­вратился в легендарного Дмитрия Донского, тем глубже становилась незримая трещина, разделявшая этих двух выдающихся людей своего времени. Не только в дореволюционной, но и в советской истори­ческой литературе можно встретить утверждение, что отношения между Дмитрием Ивановичем и митро­политом Алексеем были безоблачными от начала до конца. Так, например, известный советский историк С. Б. Веселовский писал: «В отношениях церковной власти к светской Алексей достиг такого согласия и такого мирного сотрудничества, которое после него уже не повторялось в истории русской церкви, если не считать соправительства патриарха Филарета Ни­китича и его сына — царя Михаила».

В действительности картина была отнюдь не столь идиллической. Время молодости князя Дмит­рия— героический период в истории Московской Ру­си. В эти годы вопросы политического устройства страны все чаще решались в открытом бою, с ору­жием в руках. В новых условиях политическое зна­чение митрополичьей кафедры заметно упало. К то­му же и сам князь Дмитрий быстро осознал свою силу и значение. По складу характера он был далек от набожности и покорности чьей-либо воле. Его трудно было запугать рассказами о «геене огненной» и «Страшном суде».