Да, немало юных и не очень сотрудников дельфинария нашли в Ашуко свою судьбу — хотя бы временную, но ведь и браки, заключенные после длительного знакомства, ухаживания и чуть ли не помолвки, распадаются ничуть не реже, чем самые скоропалительные союзы. Но я уже прошла тот период жизни, когда на каждого попавшегося на пути мужчину смотришь как на потенциального волшебного принца и не менее потенциального мужа — как будто это одно и то же! Нет, моя душа жаждала любви, тело — страстных прикосновений, а о будущем я предпочитала не задумываться.

Пусть от этого моего увлечения в Москве останутся одни воспоминания — но прекрасные воспоминания! Я даже не знала, женат ли Алекс, и не спрашивала его об этом, то есть не хотела спрашивать, потому что боялась ответа. Зачем? Не стоит портить себе настроение.

Но о любви мы с ним разговаривали. Я рассказала ему историю своего неудачного брака, но о докторе А-Киме не промолвила ни слова. Он слушал меня с вниманием и сочувствием, и я с удивлением поняла, что могу говорить о Сергее, как о постороннем, не испытывая душевной боли, и за это я тоже была благодарна Алексу.

Он мне, в свою очередь, поведал, что только один раз в жизни любил по-настоящему — давным-давно, когда ему было семнадцать лет. Как я поняла, он был влюблен в женщину, которая до сих пор осталась для него идеалом, и возможно, его чувства к ней до сих пор не остыли. Но меня это не волновало — я знала, что он не сравнивает меня с ней. Мы оба жили только в настоящем времени.

Ванда тоже ничего не смогла мне рассказать о нем такого, о чем бы я не знала или не догадывалась. Она познакомилась с Алексом совсем недавно, и у нее сложилось впечатление, что он — хороший парень. Впрочем, у моей тетушки все хорошие, такая уж у нее натура. Зато она деятельно взялась помогать мне. В тот же вечер, как я завела этот разговор, она пригласила меня с девочками в лице Ники (Вика задержалась на кухне) к себе на чай и позаботилась о том, чтобы Алекс тоже присутствовал.

Я всегда знала, что моя Ванда — прелесть, и еще раз убедилась в этом. Разговор зашел о давних временах, когда Ванда была еще молоденькой аспиранткой у старого знаменитого профессора, действительного члена множества зарубежных академий, которому в родной стране досталась доля зэка и весьма сомнительная посмертная слава — нет пророка в своем отечестве. Собственно говоря, разговор о нем завел Славик, пришедший вместе с Никой: его неуемную любознательность удовлетворить было просто невозможно, меня порою удивляло, как в его голове укладывается столько информации — и он при этом остается отнюдь не компьютером, а живым человеком.

Но надо знать мою тетушку — ее невозможно сбить с романтической стези. Она перевела разговор на то, как она вышла замуж:

— Надо сказать, Филипп Тимофеевич очень любил женщин. Не так, как, например, любит их Гера Котин, которому нужно только одно… Нет, он влюблялся в каждую — он был очень пылким мужчиной даже в старости, хотя, как говорила мне по секрету его жена Анна Александровна, в последние годы его увлечения были чисто платоническими, чего нельзя сказать о прежних его романах, которые доставляли его супруге немало огорчений.

К последним же его пассиям она относилась уже совершенно спокойно, зная, что такая влюбленность не имеет ничего общего с его чувствами к ней, просто без этих увлечений Филипп Тимофеевич, сохранивший, несмотря на лагеря и трагическую смерть сына, свою жизнерадостность, не был бы самим самой. Как в фойе многих институтов у нас стоят стенды с фотографиями передовиков производства, то бишь науки, так и у него в лаборатории на стене висел лист ватмана с наклеенными на него карточками — это были портреты его любимых женщин. Надо сказать, что на Урале, где я тогда жила со всей семьей, в том числе и с твоей мамой, Таня, и где велено было поселиться Филиппу Тимофеевичу, нравы были полиберальнее, чем в центре, и эти его вольности терпели.