Ох, до чего бы славно!

Но Чапаев был далеко

Сколько Митя не вглядывался, не открылось стеклянное оконце и не выглянул из него Василий Иванович. Был в это время Чапаев далеко, совсем в другом месте.

Ещё утром его вызвали в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия против неприятеля. Было решено завтра дать сражение под Орловкой и Ливенкой.

К вечеру все вопросы были выяснены, и Чапаев стал собираться к себе в часть, в село Подшибаловку.

— Подожди маленько, Василь Иваныч, — предложил кто-то из командиров. — Конных вперёд вышлем — пусть пощупают. Как бы на беляков не налететь…

— Нельзя ждать! — коротко сказал Чапаев. — Каждая минута дорога.

— Ждать не хочешь — возьми хоть верховых с собой. Смотри, сцапают тебя с твоим тарантасом!

Чапаев только головой покрутил:

— Пустое! Ничего не будет. Отстреляемся в случае чего. Не впервые этой дорогой едем.

— Бубенцы сними хоть! — не унимался командир. — За три версты слыхать, что едешь.

Чапаев только засмеялся в ответ:

— Вот и хорошо! Пусть звенят. И пусть знают, что Чапай едет, — посторонятся!

Пулемёт на тарантасе

Ездили на тарантасе всегда втроём — товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим».

Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал.

На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами.

А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой — ничего, а чужой — не суйся.

Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете.

Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст.

Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах.

— Василь Иваныч, — осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, — по какой дороге поедем: по той или по этой?

— По какой короче? — спросил Чапаев.

— Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька.

— Так и дуй!

Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.

Кучер Аверька

Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.

«Эх, чёрт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.

У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.

— Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется.