Когда мастерство сына стало почти легендарным, Этейн сдалась. Ему даже время от времени удавалось упросить ее подстричь его.
Он усмехнулся, видя свое всклокоченное отражение.
«Мама живет сейчас прямо подо мной. Я приму ванну, побреюсь, возможно, стану внимательным сыном и присоединюсь к ней за завтраком».
Напевая себе под нос, Кухулин начал раздеваться.
Дверь отворилась, не успел Ку постучаться. Потрясающая молоденькая блондинка, одетая в прозрачные лоскутки розовой материи, захихикала, увидев его с поднятым кулаком.
— Мать ждет тебя, воин, — сказала она.
— Конечно, — ответил он и почувствовал, что его вид возвратил девушке кокетливую улыбку. — Рад видеть, что мама продолжает окружать себя красотками.
На щеках молоденькой прислужницы появился очаровательный розовый румянец, идеально соответствующий цвету ее платья. Она присела в изящном поклоне, открывшем воину всю красивую грудь. Ку машинально посмотрел на нее долгим жарким взглядом, и его тело напряглось.
В конце концов, он продолжал жить.
— Кухулин! Входи, — позвала Этейн из комнаты.
Он подмигнул служанке, и та отошла в сторону, чтобы сын мог поздороваться с матерью. Этейн сидела в роскошном кресле, обитом золотым бархатом. Еще одна хорошенькая девушка расчесывала гриву рыжих вьющихся волос жрицы, в которых кое-где виднелась седина. Кухулин улыбнулся матери. Воин заметил, что она велела повесить на стены комнаты гобелены. На них была изображена сама Избранная. Этейн с обнаженной грудью скакала на кобылице. Юные девушки разбрасывали перед ней лепестки роз. Мать обставила комнату роскошной мебелью. На возвышении — естественно! — стояла кровать под шелковым балдахином.
Этейн всегда путешествовала с размахом, приличествующим Возлюбленной Эпоны. Часть его души, которая так долго отсутствовала, взволновалась. Кухулин почувствовал внезапный прилив любви к этой яркой, сильной женщине, которая была его матерью. Он засмеялся от радости, шагнул к ней, прижал к себе и крепко поцеловал. Их мелодичный смех смешался. Она тоже обняла его, затем отодвинулась и взглянула ему в глаза. Ее улыбка стала шире.
Мать приложила ладонь к свежевыбритой щеке сына и сказала:
— Рада, что твоя душа соединилась.
— Ты все знаешь, — утвердительно сказал он.
— Да. — Верховная жрица помолчала, сделала рукой изящный жест, веля девушкам удалиться, и продолжила после того, как они остались одни: — Я знала обо всем еще в тот день, когда это случилось. — Она поцеловала сына в щеку и пригладила его длинные волосы. — Я помогла бы тебе, если бы имела такую возможность, но есть вещи, неподвластные даже матери.
— Мне бы хотелось, чтобы ты была знакома с Бренной.
— Эпона часто говорила со мной о ней. Твоя невеста оказалась исключительной девушкой. Она была — и есть! — очень дорога Богине.
— Спасибо, мама. — Кухулин закрыл глаза от горько-сладкой муки.
Она погладила его по щеке и сказала:
— Отпусти ее, дорогой. Думай о ней, помни о ней, но отпусти. Пришло время жить дальше.
Он кивнул и согласился:
— Ты права, как всегда.
— Конечно. — Этейн поднялась на цыпочки, снова нежно поцеловала его в щеку, потом потрепала волосы. — Я попросила служанок принести ножницы. Приступим?
— Хорошо, что я никогда не пытался ничего от тебя скрыть, — усмехнулся сын. — Это определенно чертовски осложнило бы мою жизнь.
Избранная вздернула брови, напомнив Ку его сестру, и заявила:
— Знаешь, хранить тайны от матери — преступление.
— Даже так?
Воин засмеялся, но позволил ей подвести себя к золотому креслу. С ножницами в одной руке и тонкой расческой в другой, она начала колдовать над волосами сына, вздыхая и пытаясь расчесать густую массу. |