Она сбросила футболку, расправила плечи и расслабленно потянулась.

Здесь она чувствовала себя семнадцатилетней девчонкой — приятное ощущение, черт возьми!

На работе, в коридорах здания суда, на ходу посматривая в зеркало, Наташа порой ловила себя на мысли, что видит отражение серьезной (и даже излишне серьезной), умудренной жизненным опытом женщины лет пятидесяти.

Нет-нет, не то чтобы женщина в зеркале выглядела старой, — просто слишком велик был груз забот и проблем, опустившихся на плечи, и это читалось в усталом и проницательном взгляде.

Поэтому на работе при ней редко кто заговаривал о возрасте, в присутствии Наташи говорить о возрасте казалось неприличным.

Однажды — она и сама удивилась собственной реакции — Наташу настолько задели эти вежливые недомолвки, что она в лицо секретарше Шурочке брякнула:

— Да, мне тридцать лет, ну и что?!

Шурочка пошла пурпурными пятнами, и на физиономии ее против воли отразилось искреннее изумление: тридцать?… Неужели же только тридцать?!

Однако когда заботы отступали и не надо было думать о мере наказания, составе преступления, о семейном бюджете и прочем, столь же обременительном, Наташа становилась похожей на девчонку-студентку, бесшабашную, озорную и юную.

Приятели-археологи тоже очень удивились, узнав о ее возрасте, но это удивление было с прямо противоположным, нежели у Шурочки, знаком: тридцать?!.. Неужели уже тридцать!.. А мы и не заметили…

Итак, сбросив одежду, Наташа с удовольствием, не торопясь, вошла в теплую воду.

Кому не знакомо это состояние покоя и гармонии, вряд ли поймет улыбку, которая порхала на губах молодой женщины.

Оттолкнувшись ногами от каменистого дна, Наташа медленно поплыла к правому берегу бухточки.

Там, на горячих от солнца каменных плитах, можно всласть позагорать, не опасаясь чужого беззастенчивого взгляда.

Она уже была в трех метрах от берега, когда вдруг услыхала слабый плеск весла.

Растерянно оглянувшись, Наташа увидела скользнувшую по воде из-за камней тень. Она даже не успела сообразить, что к чему, — инстинкт подсказал ей набрать в легкие побольше воздуха, и она нырнула поглубже, а затем несколькими сильными гребками одолела расстояние до прибрежных валунов.

Отсюда Наташа могла наблюдать за происходящим, оставаясь невидимой. Притаившись за мокрым мшистым камнем, она осторожно подалась вперед и увидела плывущую лодку.

В лодке сидели трое, негромко переговариваясь.

«На туристов не похожи», — подумала Наташа, прислушиваясь.

То, что в лодке спорили, не вызывало сомнений.

Один из троицы, покряжистей, с красным, одутловатым лицом (его нездоровый цвет был виден даже из укрытия), энергично размахивал руками и горячим шепотом что-то втолковывал приятелям.

Те кривились, изображая скепсис, и мрачно ухмылялись.

— …падлой буду! — разобрала Наташа.

— Не гони, как голый в баню, — тоненько взвизгнул оппонент кряжистого.

— Ка-азел! — рявкнул тот.

— Короче, — сказал третий, и по его интонации было понятно, что он и есть глава компании, — поворачивай и греби, на хер, к берегу.

Кряжистый еще пытался переубедить собеседников, но, как видно, безуспешно. В конце концов он шумно вздохнул и, взяв в огромные, сильные руки весла, принялся грести прочь от острова, к Большой земле.

Наташа торопливо переплыла бухточку, натянула на мокрое тело одежду и направилась к месту раскопок.

— Как раз вовремя! — весело крикнули ей, едва она появилась на взгорке. — А то осталась бы без обеда.

Археологи, расположившись тесным крутом, гремели ложками, черпая дымящуюся кашу из металлических котелков.