Лифт остановился на последнем этаже. Друзья слушали, пригнувшись у люка.

— А теперь куда? — это спросил «полковник».

— Вот сюда, — отвечал тот мужичок, который был лучше всего знаком ребятам. — Направо и ещё раз направо.

— И давно у вас эта квартира? — осведомился «полковник».

— Не очень, — ответил мужичок. — Чуть больше года.

Друзья изумленно переглянулись.

— Ребята! — прошептал Юрка. — Что происходит? Кто кого дурит?

— Не наше дело! — грозно ответил Димка. — Пусть милиция разбирается!

— С чем милиция пусть разбирается? — прозвучал над друзьями голос, очень знакомый, и очень неожиданный.

Друзья так и подскочили. Над ними стоял Седой и внимательно, с прищуром, разглядывал их — из-за этого прищура казалось, что он созерцает их чуть насмешливо.

Про Седого — Андрея Волгина, которому тогда было пятнадцать лет рассказано в предыдущей повести. Он вытащил трех друзей из большой лужи, в которую они подсели. «Седым» его прозвали, потому что у него была огромная прядь седых волос — он чуть ли не дошкольником поседел, когда его отец утонул у него на глазах. А ещё его называли «Принцем», особенно девчонки, которые были от него без ума. Он как раз покинул школу, стал работать на Первом Шарикоподшипниковом, точил что-то на слесарном станке, а учился в «вечёрке». То есть, в вечерней школе рабочей молодежи, тогда по Москве и другим городам подобных вечерних школ было довольно много, это сейчас их нет. Седой-Принц говорил, что вечерняя школа намного лучше ПТУ. И вообще, он ведь готовился поступать в офицерское училище, когда возраст подойдет… На мысль поступать в офицерское училище навел его тот майор, который взял его под свое крылышко, во время истории, описанной в «Ноже великого летчика»…

А он действительно был Принцем — Принцем района. Ни с кем не задирался, но разобраться мог с любой шпаной, и вся шпана его побаивалась, потому что всем было известно: Седой не прогнется. Точней, наверное, сказать, что его уважали — и к слову его всегда прислушивались, потому что он был справедлив.

И вот он оказался на крыше… Как и зачем — стало понятно довольно быстро, друзьям только оглянуться стоило. Из-за будки, в которую были заключены машинные дела лифта соседнего подъезда (а может, эти будки на крыше были не будками машинных отделений лифтов, а вентиляционными камерами дома, но друзья были уверены, что из них лифты управляются), выглядывала известная школьная красавица, Таня Боголепова.

Даже если люк соседнего подъезда был тоже заперт — Седому, отличному слесарю, никакой замок не стал бы помехой.

Видимо, они поднялись полюбоваться панорамой всей Москвы — многие влюбленные старшеклассники в то время лазили ради этого на крыши. Подняться в голубятню они не могли — голубятни уже выходили из моды, сходили на нет, и, к тому же, на крыше нового, трехлетней давности, дома, голубятню никто бы не стал возводить. Кроме того, Седой был на удивление равнодушен к голубям. Странно равнодушен, потому что он принадлежал к последнему поколению голубятников, и все его сверстники — и Борька «Бурят», и другие голубей обожали. Водораздел между поколением, увлекающимся голубями, и поколением, которому голуби до лампочки, пролегал как раз между возрастом Седого и возрастом трех друзей — между теми, кому тогда было пятнадцать либо тринадцать лет. Всего два года или год разницы — а увлечения уже пришли совсем другие.