Надо успокоиться. Ты же знаешь это. Просто успокоиться.

Все — таки он был не в силах стоять спокойно, пока насекомое находилось прямо около его ног. Он вышел в холл и сел на сундук, в котором хранилась одежда на случай дождя, сжал руками виски и попытался оценить ситуацию. Вкус во рту стал слабее и почти не чувствовался.

Насекомое выползло через порог из кухни и двинулось к Симону. Оно оставляло за собой след слизи. Теперь Симон понял то, чего еще не знал пять минут назад. Это знание появилось откуда — то изнутри.

То, что он чувствовал как вкус, насекомое чувствовало как запах. Это его и направляло. Быть около него —

пока смерть не разлучит нас, —

делиться с ним своей силой. Симон знал теперь, что слюной он закрепил союз, который уже никогда не разорвать.

Никогда…

Теперь насекомое стало его. Навсегда.

Симон быстро сделал шаг в сторону, и насекомое немедленно изменило направление. Симон схватил коробок с кухонного стола, накрыл им насекомое, задвинул крышку и перевернул коробку.

Симон крепко сжал губы, борясь с дурнотой, когда насекомое шевелилось в своем коробке, и он чувствовал на ладони его тепло. Да, оно было теплым. Теперь Симон явно ощущал это тепло, ведь отныне он был его хозяином.

Симон положил коробок в карман.

ВОКРУГ ДОМА

Ибо много трудностей ожидает в жизни молодых коней, которые не знают ни шпор, ни хлыста. Впервые почувствовав боль, они несутся вскачь по диким тропам прямо к зияющей пропасти.

Андерс сидел и смотрел на высохший кустик папоротника целых двадцать минут, выкурив уже две сигареты. Он смотрел на папоротник через легкий дым и частицы пыли, которые медленно спускались вниз в луче солнечного света. Стекло не мыли давным — давно, и на нем явственно выступали пятна и подтеки — память от тех вечеров, когда Андерс стоял, прислонившись к окну лбом, ожидая чего — нибудь, что сможет все изменить. Чего — нибудь. Чего угодно, какого — то чуда. Все равно чего.

Папоротник стоял на подоконнике над батареей. Листы были маленькие и коричневые, явно пересушенные и совсем увядшие.

Андерс зажег еще одну сигарету, чтобы помочь мыслям двигаться в правильном направлении. Дым ел глаза, он закашлялся и продолжил смотреть на папоротник.

Он засох.

Большинство веток лежали по бокам горшка, светло — коричневые или красные. Земля в горшке была такая сухая, что казалась белой. Андерс вздохнул и попытался вспомнить: как выглядел папоротник раньше?

Он порылся в памяти и вспомнил, что когда он сидел на диване, или бродил по квартире, или стоял у окна, то не замечал на окне никаких растений. Когда он стал думать еще, то никак не мог вспомнить, как он достал папоротник, — вообще, откуда у него дома живые цветы.

Может, ему его кто — то подарил?

Возможно.

Андерс встал с дивана, ноги его не слушались. Он решил взять бутылку, чтобы полить папоротник, но вспомнил, что в мойке столько посуды, что он не сможет наполнить бутылку из — под крана. Может, попробовать набрать воды в душе?

Да он все равно засох.

Кроме того, Андерс просто был не в силах подняться и совершать какие — то действия.

В горшке он нашел восемь окурков, вдавленных в твердую землю. Должно быть, он все — таки вставал и курил. Когда он коснулся пальцами сухих веток, несколько листков упали на пол.

Откуда ты?

К нему пришла мысль, что растение появилось точно так же, как исчезла Майя. Просто взяло и появилось, а его дочь пропала. Взяла и пропала.

Что там говорил Симон, показывая им фокусы?

Ничего здесь, ничего там… затем показывал на свою голову… и абсолютно ничего там.

Андерс вспомнил выражение лица Майи, когда Симон в первый раз показывал ей фокусы.