вдохновлен, я обычно пытаюсь скакать по лестницам, хотя, казалось бы, должен понимать, что живу на

 четвертом этаже и не следовало бы мне так перенапрягаться.

 Но сейчас мне было наплевать на то, что от натуги у меня раскраснелось лицо и на лбу проступила испарина.

 То, что мужчина в автобусе сказал мне, задело меня за живое. Да не просто задело. Заставило задуматься. Знаю, это прозвучит странно и, возможно, покажется вам бессмысленным, но те три слова... сотворили что-то.

 Положили начало чему-то. Имели особый смысл. Такое впечатление, будто мой попутчик знал обо мне нечто

 такое, что мне самому было неведомо. В общем-то, это малоприятная ситуация, если только не выясняется, что

 постороннему человеку известно о тебе нечто чудесное. Например, что ты матадор или что когда-то ты

 освободил

 рабов. В этом случае ты испытываешь благодарность к незнакомцу, указавшему тебе на твои достоинства.

 Но то, на что указал мне мой попутчик, достоинством никак не назовешь. Он обратил мое внимание на

 тревожную тенденцию. На нечто такое, что нужно изменить. И, к счастью, подсказал, как это сделать. Он

 даровал мне мгновение полной, счастливой ясности.

 Я теперь улыбался. Скалился во весь рот, входя в квартиру, включая чайник, беря кружку. Будь я более

 женоподобный мужчина, пожалуй, я, наверное, еще и пританцовывал бы, хотя, подозреваю, из меня вышел бы

 вполне рассудительный женоподобный мужчина, и я не стал бы пританцовывать вокруг кипящей воды и, вне

 сомнения, прежде поставил бы на стол кружку.

 Я мерил шагами кухню, размышляя, вновь и вновь прокручивая в голове события этого вечера, и буквально

 перед тем, как щелкнул чайник, осознал кое-что.

 Прозрел.

 Увидел не только то, что меня окружает.

 Понял, что я делал неправильно.

 Четко представил, какой должна быть моя жизнь.

 Я стоял на пороге открытия. Но порой, дабы увидеть, что ждет тебя впереди, нужно посмотреть назад.

 Поэтому я пошел и взял свой дневник. И, хоть я и догадывался, что мне предстоит увидеть, все равно был

 шокирован увиденным.

 Потому что я не увидел ничего.

 По сути, ничего.

 Ничего, кроме упущенных возможностей. И пустых мест. И небрежных записей о том, как я куда-то не пошел

 или не смог пойти. Уйма пустот. Пропасть невинной лжи.

 Я пропустил дни рождения. Пропустил пикники. Пропустил много разных вечеринок. Пропустил ужины с

 друзьями. Пропустил вечера в пабе. Боже, я пропустил устроенный Томом мальчишник. Держу пари, это было

 незабываемое мероприятие. Наверное, они все собрались, выкрасили его гениталии в синий цвет и пристегнули

 его наручниками в вагоне-ресторане. Внезапно и мне захотелось принять в этом участие. Я хотел раскрашивать

 мужские гениталии в синий цвет и пристегивать своих друзей наручниками в вагоне-ресторане.

 И не только это... Я хотел делать все, что по своей же вине не сделал. Хотел повернуть время вспять и кричать

 «Да! Да!» в ответ на все предложения, которые я отверг. Причем не только на те, в которых речь шла о больших

 вечеринках, крупных мероприятиях и шумных торжествах... но и на те, что касались пустячных, простых,

 обыденных вещей, которые порой имеют гораздо большее значение.

 Я читал и перечитывал свой дневник. Ханна была права. Иан был прав. Все были правы. Кроме меня.

 Просматривая записи, сделанные за последние месяцы, я с ужасом осознал, что, пожалуй, самым волнующим

 днем за этот период оказался для меня день 18 апреля, когда я ходил покупать картридж для принтера в

 магазине «Мир компьютеров».