Мне тринадцать. Я не в авторитете – но и не последний чмошник. Так, крепкий середнячок. И все же бугры выделяют меня из общей толпы и частенько доебывают – у меня шрам во весь череп, это отличие от остальных, а выделяющихся из общей массы не любят. Еще обо мне говорят, что я пришлый, рожден не в Гексагоне – и хотя живу здесь с младенчества, этот след продолжает тянуться за мной. Особенно старается Воробей, одна из шестерок Апельсина – золотушный недомерок с заячьей губой и слегка вывернутыми наружу ноздрями. Я и сам не богатырь – но жилистый, и мышца кой-какая имеется.

Васька появилась в моей жизни внезапно. Помню, один из наших слег с жестким тобиком – и его сразу забрали на компост. Отряды всегда старались догонять до штатной численности сразу – и Васька стала нашим пополнением. Ее привели на вечернем построении – наша сука-капо представила нового члена отряда и подтолкнула вперед, велев занять место в строю. По росту Васька была один в один со мной и встала рядом. Так я увидел ее в первый раз – тонкую, веснушчатую и золотисто-светлую Ваську, которая навсегда стала моей сестрой.

Я почувствовал ее сразу. Не знаю, как это получилось. Просто понял, что теперь это моя сестра. Я уже знал девок – но Васька не привлекала меня, хотя и была вполне симпатичной. Это было какое-то другое чувство. Покровительство? Скорее всего. Что испытывает старший брат к сестренке, ограждая ее, защищая от шпаны?.. Наверно, это и было оно. Она встала рядом со мной, насупленным, набыченным пацаном – и доверчиво заглянув мне в глаза, прошептала: «Я – Василиса. Мама Васькой зовет. А ты?..» И это ее «мама» сразило меня наповал. Мама… Ведь у меня тоже где-то должна быть мама.

Вечернее построение и телесный осмотр окончены – и я веду ее к своему месту на длиннющих двухъярусных нарах, едва освещаемых тусклыми лампами под потолком. Свободного места хватает с избытком, на Малолетке нас не много, и свободные нары есть всегда. В руке у меня заточка – я сделал ее сам, сперев на Заводе напильник и отдав довести до ума Шнырю, иногда работающему в Ремонтном. На нас смотрят – но пока не трогают: еще не погас свет, еще ходят вокруг суки, еще не выдал своего решения рыжий ублюдок. Но я отчетливо понимаю, что ночь будет трудной, и только крепче сжимаю в кулаке мою заточку.

К нам приходят через час после отбоя, когда давно уже погас свет, горят только дежурные лампы и в сумраке камеры слышны только перешептывание да приглушенные смешки. Я жду. Я знаю, что за Васькой явятся – и, лежа на нарах и чувствуя рядом ее теплое доверчивое дыхание, сам себе клянусь не дать ее в обиду. Я старший брат и готов защищать ее до последнего.

Они идут по проходу – и шепот и смешки вокруг нас постепенно замирают. Все понимают, что сейчас произойдет – и многие в предвкушении… Порвать целку в Гексагоне проще простого. Их рвут именно тут, на Малолетке, ночью, под одобрительный гогот и смачные сальные шуточки. Вся эта гадливо-блевотная каша царит здесь всегда – я думаю, так нас превращают в животных, существующих только ради выживания. Без чувств, без мыслей, без высоких желаний и устремлений.

Трое. Воробей и два углана, больше меня в полтора раза.