— Интересно… хотя и не очень привлекательно. А он часто тут сидел, возле вас?

— Каждый день. Там нет печки, и, поскольку уже холодно, я приглашала старика сюда, в тепло. Он входил, садился на стул в углу и так и сидел часами, почти не двигаясь.

— Идеальная модель. А что он говорил в паузах?

Лида наморщила нос с легким презрением:

— О чем может говорить такой человек?.. Человек, пришедший из прошлого… Так я и собиралась назвать портрет: "Человек из прошлого". Редкий экземпляр породы, которая питалась только награбленным и теперь почти исчезла. Вы лично были знакомы с ним?

— Познакомились, — говорю. — Впрочем, совсем бегло. Это было в зале для аутопсии.

Лида снова нахмурилась:

— Там — другое дело. Надо было видеть его тут, как он сидел, сжавшись, на своем стуле, — словно дремал и подкарауливал кого-то одновременно. Человек, для которого не было больше смысла грабить, которому уже некого было грабить, у которого не было уже сил грабить, но чьи рефлексы хищника до сих пор сохранились.

— Гм… У вас, я вижу, склонность к анализу. Наверное, профессия ваша этого требует. А у моей профессии более скромные запросы. Так о чем, говорите, вы беседовали с "хищником"?

— О чем можно с таким беседовать? — отвечает Лида почти с досадой. — У него в голове все крутилось вокруг денег. Достану новый холст: "Дорого ли сейчас полотно? — спрашивает. — А краски? Много ли красок уходит на картину? А за сколько можно продать, скажем, эту картину?" И все в таком роде. Помню, писала один пейзаж. "Кому вы его продадите?" — спрашивает. "Я, в общем-то, не думаю его продавать", — говорю. "Тогда зачем рисовать?" — "Так, нравится мне". Не может этого понять. Делать что-то, не будучи уверенным, что сбудешь, — это ему представляется бессмысленным.

— Действительно, интересно, — замечаю я, пытаясь сдержать зевок.

— А о себе он что-нибудь говорил?

— Ничего. Один-единственный раз речь зашла о годах, проведенных им в тюрьме. "Долго сидел, — сказал он. — Но совершенно заслуженно".

— Умное признание.

— Да, но он имел в виду совсем другое. "Каждая глупость, — говорил он, — наказывается. Моя глупость состояла в том, что я не бежал пятого сентября". Какого разговора вы хотите от человека, который не понимал, что вся его жизнь была сплошной глупостью.

— Только глупостью зловещей, — уточняю я. — За которую расплачивался не он один.

— Вероятно, — ¦ соглашается Лида.

Наступает короткая пауза, которая предоставляет девушке возможность вспомнить о своих хозяйских обязанностях.

— Чем вас угостить?* — спрашивает она и, чтобы предупредить слишком большие претензии, быстро добавляет: — В сущности, у меня есть только коньяк.

"Единственное, что я пью", — чуть не вырвалось у меня, но я вовремя сдерживаюсь — мой визит носит чисто официальный характер. Поэтому я стоически отказываюсь:

— Мерси. Не переношу алкоголь. Я бы закурил сигарету— если разрешите и если все эти ваши бутылки не содержат взрывчатых веществ.

— Курите спокойно. Можете даже угостить и меня.

Закуриваем. Лида садится на табуретку возле меня и довольно неуклюже пытается справиться со своей сигаретой.

— Честно говоря, я не курю и дыма терпеть не могу, но говорят, что в курении есть какой-то артистизм.