|
К утру щеки и подбородок его покрываются жесткой щетиной. Не было у него возможности и сменить белье. У него даже расчески не было, и волосы тоже были приглажены кое как. Только что прибыл Люкас. – Я сменю вас, патрон? Мегрэ не хочет покидать своего незнакомца. Он видел, как тот расплачивался за комнату. Видел, как он побледнел. И все понял. Чуть позже, в одном из баров, где они, так сказать, бок о бок пьют кофе и едят булочки, человек откровенно, не прячась производит подсчет своего наличного капитала. Ассигнация в сто франков, две монеты по двадцать, одна десятифранковая и мелочь. Губы у него растягиваются в горькой усмешке. Вот как! Ну, с такими деньгами ему далеко не уйти. Вчера, в Булонский Лес, он явно явился прямо из дому: гладко выбритый, ни единой пьшинки, ни одной лишней складочки на одежде. Наверняка рассчитывал вскоре вернуться домой. Даже не проверил наличность своих карманов. Что же касается того, что он выбросил в Сену, то Мегрэ догадывался, что это было: личные документы, возможно, визитные карточки. Намерен ни за что не обнаруживать места своего проживания. И скитания бездомных возобновляются, с остановками у витрин магазинов, у лотков, в барах, куда приходится время от времени заходить, хотя бы для того, чтобы немного посидеть, тем более, что на улице очень холодно, с чтением газет в пивных… Сто пятьдесят франков! Отныне никаких ресторанов в обеденное время. Человек довольствуется крутыми яйцами, которые съедает стоя, в какой то забегаловке, и запивает кружкой пива, в то время как Мегрэ поглощает сандвичи. Долго колеблется, не решаясь зайти в кинотеатр. Правая рука в кармане позвякивает мелочью. Нет, лучше потерпеть… Шагает дальше… Шагает… Шагает… Кстати! Мегрэ делает одно наблюдение. Это изнурительное хождение по городу все время происходит в одних и тех же кварталах: от Трините к площади Клиши… от площади Клиши к Барбес, по улице Коленкур… от Барбес к Северному вокзалу и на улицу ла Файет… Не опасается ли он в других местах быть узнанным? Несомненно, он избрал кварталы, наиболее удаленные от его дома или отеля – кварталы, где он почти не бывал прежде. Подобно большинству иностранцев, наверняка предпочитает для прогулок Монпарнас, район Пантеона? Одежда его свидетельствует о среднем достатке. Удобная, строгая, хорошего покроя. Явно представитель одной из так называемых «либеральных» профессий. Постой ка! Обручальное кольцо! Так, он значит, женат! Мегрэ пришлось в конце концов сдаться и уступить свое место Торрансу. Заскочил домой. Мадам Мегрэ осталась очень недовольна, так как приехала из Орлеана ее сестра, она приготовила прекрасный обед, а ее супруг наскоро побрившись и переодевшись, тут же снова убежал, буркнув на ходу, что не знает, когда вернется. Набережная Орфевр. – Люкас ничего для меня не оставлял? Оставил! Записку. Он показывал фотографию во всех польских и русских кругах. Человека никто не знает. В политических кругах – также ничего. Тогда он приказал отпечатать знаменитую фотографию в несметном числе экземпляров, и теперь, во всем квартале Парижа, полицейские ходят от дома к дому, от консьержки к консьержке, предъявляя ее также хозяевам баров и гарсонам в кафе. – Алло! Комиссар Мегрэ? Это билетерша из «Сине Актюа лите», что на Страсбургском бульваре… Тут один господин… М. Торранс… Он велел мне позвонить вам и сообщить, что он здесь, но не может покинуть зала… Соображает, чертяка! Правильно высчитал, что это самое удобное отапливаемое место в Париже, где можно почти задаром пробыть несколько часов… Два франка за вход – и можешь смотреть сколько угодно сеансов подряд!… Некое подобие любопытной интимности установилось меж преследователем и преследуемым, меж человеком со все отрастающей бородой и все более теряющей форму одеждой и Мегрэ, ни на секунду не выпускающим его из поля своего зрения. |
