— Пан Хшановский, можно подсесть к вам?

Сержант даже не заметил, как к его столику подошла красивая, элегантно одетая женщина. Он где-то встречал ее, но где и когда?

— Я вижу, вы меня не узнаете, сержант, — женщина была явно довольна смущением Хшановского. — Нехорошо забывать старых знакомых. Я Потапович, Малгожата Потапович.

Хшановский сорвался с места и расцеловал ручки прелестной пани. Теперь, когда она назвала фамилию, он тотчас все вспомнил. Ее муж, Эдвард Потапович, был работником уездного народного Совета и не раз по делам службы приезжал в Домброву Закостельную. Несколько лет тому назад Потапович вместе с женой попал в автомобильную катастрофу. Потаповича с тяжелыми увечьями доставили в больницу, где он много недель боролся со смертью. Однако кое-как оправился. О жене говорили, что она дешево отделалась, только лицо пострадало. Когда Хшановский позднее встретил ее в Цеханове, он был поражен тем, как она была изуродована — все лицо сплошь в синевато-багровых шрамах. Теперь же перед ним стояла изящная женщина, на хорошеньком личике не осталось никаких следов перенесенной аварии. Ничего удивительного, что он ее не узнал.

— Прошу вас, пани Малгося, прошу, — сержант придвинул стул. Он был обрадован встречей со старой знакомой и особенно рад был убедиться, что былая красота вернулась к этой женщине. — Мы так давно не виделись с вами. Лет пять, наверное. Я вас сразу и не узнал. Сидел задумавшись.

— Вы, наверное, знаете, что мы теперь не в Цеханове живем. Мужа перевели в Люблин. Впрочем, ничего удивительного, что вы меня не узнали. Я тогда была такая уродина. Все лицо в ссадинах и шрамах. Мне иной раз хотелось наложить на себя руки.

— О чем вы говорите! Все ведь зажило, ни малейшего следа.

Молодая женщина зарумянилась, явно польщенная.

— Следы-то остались, пан Станислав. Остались. Особенно на щеке. Присмотритесь внимательней.

Потапович повернула голову в профиль. Пальцем коснулась щеки.

Только теперь Хшановский заметил едва различимую белую черту от угла рта до самого виска.

— Это самый большой шрам. А есть и поменьше.

— Но все прекрасно затянулось. Кажется, в Поленице есть специальная больница. Вы там лечились?

— Нет. Туда очень трудно попасть, не хватает мест, надо долго ждать. В этой больнице делают пластические операции. Да меня, наверное, туда бы и не взяли, слишком простой случай. Со временем шрамы сами сгладились, синевато-багровый цвет побледнел. А остальное — это грим, крем, пудра, в общем, косметика. Вот только нельзя волноваться.

— Почему?

— Это, наверное, смешно, но стоит мне из-за чего-нибудь понервничать, как шрамы становятся заметными. Очевидно, это естественная реакция — от внезапного волнения шрамы краснеют, а через какое-то время краснота исчезает.

— Вы рассказываете страшно интересные вещи.

— Я вижу, вас интересуют не только прически.

— Не понимаю…

Пани Малгожата рассмеялась.

— В маленьком городке ничего не скроешь. Я приехала в Цеханов навестить сестру, и уже в первый день мне сообщили, что сержант Хшановский научил местных парикмахеров делать новую прическу «трапеция». Я не выдержала и тотчас побежала сделать себе такую же. Идет она мне?

— Вы всегда восхитительны.

Хшановский заметил, что у пани Потапович точно такая же прическа, какую носили теперь все сотрудницы уездного отделения милиции, а также большинство женщин Цеханова.