В четверг ночь была очень темная. Густой туман с моря заволок небо
мглистой пеленой, сквозь которую не просвечивала ни одна звезда. Жак по
обыкновению пришел первый и, стоя позади домика Сованья, поджидал Северину.
Тьма была такая густая, а Северина подошла такою легкой, неслышной походкой,
что он не заметил ее приближения и вздрогнул, когда она дотронулась до него.
Она бросилась к нему в объятия, встревоженно спросила:
- Я испугала тебя?
- Нет, нет, я ждал тебя... Пройдемся, никто нас теперь не увидит.
Обнявшись, они медленно гуляли по пустырю. Здесь фонарей было очень
мало, почти повсюду царствовал мрак. Но вдали, возле станции, бесчисленные
огни сверкали, словно яркие искры.
Жак и Северина долго бродили молча. Она положила голову ему на плечо,
изредка целовала его в подбородок. Он нагибался к ней, возвращал поцелуй,
прикасаясь губами к виску, около самых корней волос. На дальних церковных
колокольнях торжественно пробило час ночи. Они молчали, но каждый читал
мысли другого, а думали они только об одном, что неотвязно преследовало их
всякий раз, когда им случалось быть вместе. Внутренняя борьба Жака все еще
продолжалась; к чему же лишние слова, когда надо действовать? Обнимая Жака,
Северина почувствовала, что у него в кармане лежит нож. Значит, на этот раз
он решился?
У нее было столько мыслей, слова сами собой навертывались на язык. Она
сказала едва слышным голосом:
- Он только что заходил домой, взял револьвер... он забыл, его
захватить, когда ушел на дежурство... Наверное, теперь он будет делать
обход.
Снова наступило молчание, и, пройдя шагов двадцать, Жак, в свою
очередь, заметил:
- Вчера ночью грабители унесли отсюда довольно много свинца. Он,
вероятно, сейчас придет сюда.
Северина слегка вздрогнула, они снова, замолчали, замедлили шаги.
Внезапно у Северины явилось сомнение: что лежит у Жака в кармане, быть
может, это вовсе не нож? Она два раза поцеловала Жака, тесно прижимаясь к
нему, но по-прежнему не была уверена, нож ли это. Тогда, целуя его в третий
раз, она опустила руку и ощупала его карман. Да, там был нож. Поняв, чего
она хочет, машинист порывисто прижал ее к груди и пробормотал ей на ухо:
- Он сейчас придет сюда, и ты будешь свободна...
Убийство было решено, и с этой минуты им стало казаться, будто они не
идут, но какая-то неведомая сила увлекает их. Все их чувства, в особенности
осязание, неожиданно приобрели чрезвычайную остроту. Легкое пожатие руки
причиняло боль, а нежное прикосновение губ вызывало ощущение царапины. Они
явственно слышали звуки, которые перед тем совершенно не доходили до их
слуха: отдаленный грохот и пыхтение паровозов, глухие толчки буферов и шорох
шагов во мраке. Ночь стала для них видимой, они различали во мраке черные
предметы, словно с глаз спала какая-то пелена. |