Изменить размер шрифта - +
Старуха Дюклу, которая  была  теперь
назначена сторожихой у шлагбаума на переезде, хотела выйти замуж за Мизара и
поэтому усиленно за ним ухаживала; она была очень обеспокоена постоянной его
бессонницей.
     Раз ночью Жак, который понемножку уже ходил по комнате, встал и подошел
к окну. Он увидел, что в доме у Мизара кто-то  ходит  с  фонарем.  Очевидно,
Мизар продолжал заниматься своими поисками. В следующую ночь машинист  снова
выглянул в окно и,  к  удивлению  своему,  узнал  Кабюша  в  темной  фигуре,
стоявшей на дорожке под окном соседней комнаты, где спала Северина. Жак  сам
не мог отдать себе отчета,  почему  это  его  не  рассердило,  а,  напротив,
вызвало в нем необъяснимую грусть и жалость  к  каменотесу:  этому  большому
дурню, стоявшему  под  окном,  как  верная  собака,  которую  не  пускают  в
хозяйские комнаты, положительно не везет. В самом деле, Северииу нельзя было
назвать красивой, но в ее  тонкой  фигуре,  черных,  как  смоль,  волосах  и
бледно-голубых,   точно   барвинки,   глазах   были   скрыты,   по-видимому,
могущественные чары, если даже такой дикарь, как этот неотесанный  богатырь,
мог увлечься ею до того, что  проводил  ночи  у  ее  дверей,  словно  робкий
мальчишка. Жак припоминал теперь разные факты, припомнил, с  каким  усердием
каменотес помогал Северине, с какой рабской преданностью глядел на нее.  Да,
без сомнения, Кабюш любил и страстно желал ее. На следующий  день,  наблюдая
за Кабюшем, Жак подметил, как он  потихоньку  поднял  шпильку,  выпавшую  из
волос Северины, и крепко зажал ее в  кулаке.  Жак  вспомнил  при  этом  свои
собственные страдания, все муки страсти,  все  то  смутное  и  ужасное,  что
возвращалось теперь к нему вместе со здоровьем.
     Прошло еще два дня. Неделя, протекшая со времени катастрофы,  подходила
к концу, и, как предсказывал врач, раненые  могли  уже  приступить  к  своим
служебным обязанностям. Однажды утром машинист, сидя  у  окна,  увидел,  как
промчался мимо на совершенно новеньком паровозе его кочегар  Пекэ  и  сделал
приветственный жест, как  бы  приглашая  Жака.  Но  Жак  не  торопился,  его
удерживала пробудившаяся с новой силой страсть, тревожное ожидание  чего-то,
что непременно должно случиться. В тот же самый  день  он  снова  услышал  в
нижнем этаже  свежий,  молодой  смех,  который  наполнил  весь  мрачный  дом
радостным оживлением, напоминавшим веселый шум и гам в пансионе для  молодых
девиц во время перемены. Он узнал голоса сестер Довернь, но не сказал ничего
Северине, она вообще целый день пробыла внизу и заглянула к Жаку  только  на
несколько минут. Вечером в доме опять водворилось мертвое молчание. Северина
была бледнее обыкновенного и казалась необычайно серьезной. Жак  внимательно
взглянул на нее и спросил:
     - Итак, он уехал? Сестры увезли его?
     Она отрывисто ответила:
     - Да.
     - И наконец мы теперь одни, совсем одни?
     - Да, совсем  одни...  Завтра  нам  надо  будет  расстаться.
Быстрый переход