-   Особенно, когда её нет, - буркнул Мике­ланджело.

* * *

  Наконец всем надоело срывать друг на друге злобу за военное поражение и черепашки надолго замолчали. Микеланджело по-прежнему читал свою старинную поэзию. Леонардо изучал, как плотно пригнаны друг к другу камни в стенах, используя отвёртку Донателло.

  Сам Донателло безуспешно в который раз пытался связаться по черепахосвязи с Эйприл. Маленький приёмник, вмонтированный в бля­xy на поясе с буквой «Д», настроенный на радиоволну Эйприл молчал, только помехи по­трескивали в микродинамике, который Донателло вставил в ухо.

  Остроухий охранник на пороге положил ко­пьё на колени и принялся развязывать какой­-то узелок из асбестовой ткани.

-   Перекусить захотелось, - сердито заметил Донателло, - разморило, видно, на сол­нышке. А о нас они и не подумали, хоть ты с голоду помирай.

-   Небось, теперь будет нашу пиццу ло­пать, - сказал Рафаэль. - Которую мы по во­ле Донателло на холме оставили.

  Но остроух-часовой вытащил из узелка со своим обедом какой-то камень, полил на него густым асфальтом из кубышки и стал с аппети­том грызть свой странный бутерброд.

-   Эй, Раф, спорим, что тебе не по вкусу придётся такая пицца? - сказал Микеландже­ло, отрываясь от своих стихов.

-   Будь у меня такие зубы, я бы его самого пополам перегрыз вместе с этим бутербро­дом, - сказал Рафаэль и проглотил слюну.

  В животе у него урчало.

  Черепашки с интересом наблюдали, как раз­дуваются щёки у жующего остроуха. Огромные зубы дробили невиданный бутерброд. В камере только треск стоял от работы такой камнедробилки. Дальше случилось и вовсе странное: ос­троух набил полный рот неаппетитной на вид жвачкой, потом раскрыл свои асбестовые лох­мотья на животе и... черепашки обомлели. По­ниже груди на весь живот у остроуха красовал­ся ещё один рот.

  Остроух наклонился и выплюнул в этот ги­гантский рот на животе тщательно прожёванную жвачку из каменного щебня, сдобренного асфальтом.

  Этот необъятный рот захлопнулся, и в живо­те у остроуха словно заработала ещё одна маленькая камнедробилка. Было слышно, как она перетирает в его животе щебень в песок.

  Остроух поел и, как показалось, улыбнулся от приятной сытости. Диковинные губы на животе тоже изогнулись.

-   В жизни не видел такой широкой улыб­ки, - сказал Леонардо, который даже выгля­нул из каменного проема на закусывающего охранника.

-   Не хотел бы я такому на зубок по­пасть, - буркнул Микеланджело.

* * *

  Остроух основательно подзакусил, аккуратно завернул свой узелок и разлёгся на камне у входа. Он старательно следил, чтобы не по­пасть в тень. Как только тень приближалась к нему, он тут же менял место.

  Из огромного рта на животе вырвалась сы­тая отрыжка. Леонардо быстро отпрянул от входа. Все черепашки даже передёрнулись от отвращения. Но остроух был плохо воспитан и отрыгивал снова и снова, при этом благодушно улыбался обоими ртами - на лице и на животе.

  Казалось, он спал с открытыми глазами.

-   Я не я буду, если не узнаю, какой у них обмен веществ.

  Донателло вытащил из рюкзака газовый ана­лизатор и осторожно поднес его к раскрытому в блаженной улыбке животу мирно посапываю­щего остроуха.

-   Вы представить себе не можете - он вы­деляет чистый кислород! - воскликнул Дона­телло, когда глянул на показания прибора.

-   По крайней мере, тогда мы не задохнёмся от его газов в этой тесной камере, - заверил всех Микеланджело.

  Остроух спал, как каменное изваяние.