Простыни наверняка выбирала Мелисса, сама она всегда терпеть не могла яркие вещи в спальне. Люси спит, не раздеваясь, обняв себя за плечи. А утром, проснувшись, видит из окна, что внизу уже стоит автомобиль Мелиссы.
— Она мне не доверяет, — говорит Люси Эвану, спустившись в кухню.
Эван поднимает штору и машет Мелиссе рукой.
— Ей не о чем беспокоиться, — говорит он. — Ты понимаешь, о чем я, — добавляет он, заметив, как изменилась в лице Люси.
— Очень хорошо понимаю, — говорит Люси. — Но раз уж она тебя отвезет, может, одолжишь машину?
Эван неохотно протягивает ключи, а когда Люси, одевшись, открывает гараж, ей становится понятно его колебание. В гараже стоит новенькая, блестящая «тойота селика» с откидным верхом. Он всегда мечтал о машине с откидным верхом, и Люси ценит его доверие, которое тем более ценно, если учесть ее нынешнее состояние. Она сразу сворачивает на Миддл-Нек-роуд, к главному торговому району, и ей даже удается припарковать машину всего в двух кварталах от салона Салвуки. Когда Люси сюда переехала, все здешние девчонки, независимо от того, умели они танцевать или нет, мечтали о балетках от Капецио, а мальчишки носили мокасины, высокие кроссовки, а кое-кто и начищенные до блеска ботинки «Фрай». Первую пару балеток ей купила тетя Наоми. В легких розовых туфельках походка стала неслышной, а ее нога восьмого размера казалась изящной, как те самые розы, которые скоро расцветут перед дверью дома Эвана. Заперев машину, Люси вдруг вспоминает, что до сих пор у нее в сумке лежит ключ от этой самой двери. Она просто о нем забыла. Когда они жили вместе, то каждый раз, особенно под конец, когда она, возвращаясь из магазина, открывала дверь, у нее появлялось такое чувство, будто она вламывается в чужой дом.
То же самое чувство возникает у Люси, когда она входит в салон Салвуки, хотя на столике у входа все так же стоит кофейник и поднос со слоеными рогаликами. Воздух, как и раньше, пахнет кокосовым шампунем, который стоит двенадцать долларов за флакон, а голову не промывает. Именно здесь перед самой свадьбой ей подкоротили волосы до плеч, и она потом проплакала всю ночь, хотя тетя Наоми пыталась ее утешить, говоря, что замужней женщине грива ни к чему. Сейчас у нее вид такой, что не поможет и сам Салвуки; Люси морщится при виде своего отражения в зеркале за спиной регистраторши.
— Я ищу Салвуки, — говорит Люси.
Вообще-то ей приходится сказать это трижды, прежде чем регистраторша обращает на нее внимание.
— Мистера Салвуки сегодня нет. Он обслуживает свадьбу, — сообщает она. — И он не берет новых клиентов, у него запись только для постоянных.
— Я постоянная, — говорит ей Люси.
Регистраторша, ни на секунду не усомнившись в ее лжи, разглядывает позеленевшие кончики волос Люси.
— То есть, — сознается Люси, — была постоянной. Я переехала во Флориду.
— Боже. Что они там с вами сделали? — спрашивает регистраторша.
— У меня тетя здесь постоянная, Наоми Фридман, — говорит Люси. — Одна из его любимых клиенток.
— Миссис Фридман, — кивает регистраторша. — Она была у нас вчера.
Люси открывает сумочку и достает оттуда фотографию своей соседки.
— Вы ведь ее не знаете, правда?
— Правда, — говорит регистраторша, взглянув на снимок и быстро возвращая его Люси. — Но можете мне поверить, красили ее не здесь.
Люси подходит к раковинам и показывает фотографию девушкам, которые работают на мытье волос, но никто из них ее не знает, они все работают в салоне самое большее несколько месяцев. Из стилистов Люси сама никого не узнает, она помнит другие лица, но у Салвуки никто не задерживается надолго, он всегда был невыносим, видно, таким и остался. |