По ночам он бросал в окно брата камешки, и, когда тот выходил, они бежали в дальний лес, куда им строго-настрого запрещено было ходить, совсем не думая о клещах и ужасных скорпионах. Его брат оставался внизу и смотрел, как Бобби взбирается на самое высокое дерево, какое они только смогли отыскать. Однажды брат стал упрашивать его взмахнуть руками и прыгнуть с самой верхней ветки. Бобби отчаянно замахал руками, подпрыгнул и оторвался от шаткой опоры. Лишь на одну секунду он стал выше всех, даже выше парящих ястребов — невесомый, свободный, летел он по сверкающему небу, пока не начал стремительно падать. Все произошло так быстро, что опомнился он, только сильно ударившись о землю.

Весь дух из него тогда и вышел, в ту же секунду. Подбежал брат и стал трясти его с требованием немедленно подняться с земли. Брату в тот год исполнилось всего семь лет, но голос у него был такой строгий, такой непререкаемый, что Бобби оставалось только подчиниться. Он встал и стоял, не понимая, на каком он свете, пока дух в него снова не вошел и дыхание не восстановилось. Брат его заплакал, и, что самое удивительное, по щекам у него катились не слезы, а круглые мелкие камешки, и они падали и падали, пока не нападали у его ног целой горкой.

Чего только не говорил ему тогда Бобби, но брат вбил себе в голову, что это он во всем виноват.

— Это я виноват, что ты прыгнул, — рыдал его маленький брат.

Но конечно, он был виноват не больше, чем какая-нибудь птица. Бобби сам хотел знать, что будет, если он прыгнет и поднимется в воздух. Хотел знать, что почувствует, когда воздух подбросит его вверх, к звездам.

Теперь ему хочется знать, что будет, если поцеловать Шеннон. Упадет ли он снова? Взлетит ли в бескрайнюю синеву? Станет ли снова человеком из плоти и крови или превратится в ничто? Когда он видит ее на парковке, его начинает бить дрожь. Она в синих джинсах и красной блузке, на плече у нее сумочка из винила. Черная краска, которой были выкрашены ее волосы, смылась, волосы стали своего цвета, темно-каштановые, и они так прекрасны, что у Бобби почти выступают слезы на глазах.

Не дойдя до дерева, она останавливается и щурится от солнца, прикрывая глаза ладошкой. Она может увидеть его, и поэтому Бобби прячется в листве. Он взбирается на нижнюю ветку, и когда Шеннон всматривается перед собой, то видит только тень голубя. Она подходит к дереву и вдруг начинает плакать, Бобби слетает вниз и садится на траве рядом с ней; в груди, там, где было сердце, он чувствует пульсацию.

Шеннон должна уехать и знает это. Как бы ей ни хотелось отказаться от этого решения, она не может. Слишком поздно. Бобби видит ее будущее, видит снег и оранжевую луну. Когда она станет старой, ее темно-каштановые волосы поседеют и она будет кутаться в толстые шерстяные свитера. Вся ее жизнь, от начала и до конца, проплывает у него перед глазами. Шеннон утирает глаза тыльной стороной ладони, а Бобби откидывается назад к теплому стволу и разглядывает линию ее шеи. Сколько бы лет ни прошло, она останется для него прежней.

Шеннон знает, что если срубить лавандовое дерево, то потечет сок, красный, как кровь. Если дать ему впитаться в землю, на месте упавшего дерева поднимутся двенадцать ростков. Шеннон наклоняется к дереву и прижимается губами к стволу. В том самом месте сидит Бобби Кэш, и к нему на несколько мгновений возвращается счастье быть человеком, и он целует ее в ответ.

Он знает, что она не будет скучать, хотя и думает сейчас, что будет. Она встретит свою любовь и будет жить в доме на берегу озера, которое в октябре покрывается льдом.