– Они уже у ворот, – сообщил Мариус. Один из его наблюдателей сидел на крыше рядом с местом сражения и докладывал ему обо всем.

– Значит, сейчас. – Стенвольд навел скачущую трубу на ворота, в которые бил таран. Прошла секунда, другая, но ничего не произошло – а ведь он сам вместе с саперами закладывал в землю пороховые заряды.

– Может, что то не так сделали, – предположил Мариус.

Таран снова грохнул в окованные железом ворота, и они застонали, будто живые.

– Я все время стоял над ними, – возразил Стенвольд. – Ума не приложу, что там…

– Это измена, – тихо промолвил Тизамон, – и предала нас Атрисса – больше об этом плане никто не знал. Не думаете же вы, что миннцы самих себя продали в рабство?

– Нет нет… – Но в душу Стенвольда тоже закрадывалось сомнение. Почему Атрисса вопреки всем ожиданиям не пришла?

– Паучиха, одно слово, – злобно оскалился Тизамон. Осоиды уже сражались с защитниками на стенах. – Я знал, что арахнидам нельзя доверять, зачем же мы ее во все посвятили? – Он трясся, в глазах его сквозило безумие, костяные отростки дергались, требуя крови, но Стенвольд испытывал не страх, а великую жалость. Эту паучиху Тизамон, вопреки тысячелетней расовой ненависти, впустил в свою жизнь, открыл ей двери своей души. Атрисса предала не только своих друзей и горожан Минны – она предала любовь Тизамона.

– Прошло много времени, – спокойно заметил Мариус. – Даже арахниды не все могут предусмотреть.

Тизамон, белый от ярости, подался к нему, но тут механический таран пробил наконец ворота. Грозная машина, брызжущая паром из сопел, была хорошо видна и без подзорной трубы. Баллиста на колпаке вихлялась, сбитая городскими снарядами, но из амбразур летели арбалетные стрелы и вырывался осиный огонь. По бокам, с копьями, без щитов, наступала пехота. В тяжелой, препятствующей полету броне она теснила назад обороняющих ворота бойцов, и воздушные отряды прорывались в город над ее головами. Миннцы, сомкнувшись щитом к щиту, тщетно пытались остановить врага, атакующего спереди, сбоку и сверху.

– Пора уходить, не то будет поздно, – сказал Стенвольд. – Нижние Земли надо предостеречь.

– Нижним Землям нет до этого дела. – Мариус встал, и Стенвольд понял, что его солдаты внизу тоже приготовились к отступлению. Теперь, когда их единственный замысел провалился, осоидов уже не сдержать – их впятеро больше, чем всех воинов, которых способна выставить Минна.

Трое спустились по лестнице. Хороша компания, с горечью думал Стенвольд – он, как всегда, шел последним. Сначала Мариус, смуглый и хрупкий, как все его племя: он бросил свой народ, стал ренегатом, чтобы сразиться с врагом, в которого отказывался верить его родной город. Затем Тизамон, все еще одержимый яростью, но не утративший своей несравненной грации. К его кожаному, зеленому с золотом колету приколот нагрудный знак Бойцового Богомола. Тизамон никогда его не снимает – он держится за свои обиды и свою честь, как утопающий за соломинку.

И наконец, сам Стенвольд – темнокожий, лысеющий, грузный. Что поделать, если все его соплеменники отличаются крупным сложением. Кожаный передник прожжен, за поясом рабочие рукавицы, на шее защитные очки. Никогда не подумаешь, что этот человек может иметь отношение к войне, однако рядом с перчатками болтается арбалет и бьет его по ногам.

Солдаты Мариуса в нижней зале пребывали уже в полной готовности. Одни подняли тяжелые квадратные щиты и обнажили мечи, другие приготовили арбалеты. Двое несли поклажу – кожаную суму с инструментами Стенвольда и длинный деревянный сундук. Когда Стенвольд дошел до середины лестницы, засов отодвинули и пара воинов, прикрывшись щитами, выскочила наружу.