Лишь в одной мысли, пробивавшейся сквозь остальные, я была уверена: во мне что-то изменилось. Я поняла, что сама себя не знаю. Меня совсем не обнадеживало осознание того, на что я могу быть способна, если дела пойдут совсем плохо.

Я надеялась, что пожар в особняке уничтожил любые улики, которые могут привести ко мне полицию. Когда в бункере обнаружат тела Олега и Стратоса, то наверняка подумают, что они убили друг друга, хотя, может быть, и позвонят мне, когда выяснят, что Олег прилетел из Берлина благодаря билету на самолет, который оплатила я.

Забавно, но мне и в голову не пришло обратиться к властям, чтобы признать себя виновной в убийстве Стратоса и попытаться убедить их, что я действовала в целях самообороны.

Кем я себя возомнила? Я не могла позволить, чтобы вина легла на Олега, даже учитывая, что он был мертв.

Марла же пыталась убедить меня в обратном: если я во всем признаюсь, то это только сильнее усложнит нашу жизнь, а Олегу уже все равно. К тому же библиотекарь явно отправился на Немецкий пляж с твердой решимостью покончить со Стратосом. Так что в каком-то смысле ему это удалось.

На самом деле все это не имело значения.

Воспоминания об Олеге затмевали все остальное. Я ощущала, как скорбь заполняла меня, готовясь излиться потоком слез, которые я сдерживала все утро, но была слишком гордой, чтобы позволить печали взять верх. Нет уж, я ни за что не заплачу, тем более сидя перед Фритц-Брионесом.

Мой друг умер. Он ушел, так и не дав мне получше его узнать.

Кем же был Олег на самом деле? Почему он решил отправиться к Стратосу в одиночку? И самый главный вопрос: кем был тот безумец с искаженным гневом и злобой лицом, который занял его место и поджег труп Стратоса?

– Я компенсирую ущерб. За все.

Фритц-Брионес произнес эти слова, не глядя на меня. То, что он упомянул возможную компенсацию, заставило меня увидеть его таким, каким он и являлся: жалким. Он был из тех ублюдков, которые считают, что все можно купить. Когда мы только познакомились, я это уже заподозрила.

– А этот мальчик, Олег…

Он сделал паузу и на этот раз – поднял глаза и взглянул на меня с озадаченным выражением лица человека, считающего, что он заслуживает объяснения, соответствующего обстоятельствам.

Я уже хотела что-то ему ответить, но, услышав имя своего друга из уст этого негодяя, ощутила неожиданный приступ ярости. Мне захотелось одним прыжком перемахнуть через разделявший нас стол и хорошенько его поколотить, засунув ему в глотку каждое из его чертовых многоточий.

Вместо этого я очень медленно поднялась на ноги. Я молча проклинала тот день, когда познакомилась с этим человеком и позволила втянуть себя в историю, которую едва ли пережила. Повернувшись к нему спиной, я надеялась, что больше никогда в жизни его не увижу.

– Номер моего счета вы знаете, – сказала я.

Гнев Фритц-Брионеса ощущался как нечто осязаемое и опасное. Впрочем, мужчина быстро успокоился, вероятно, поняв, что мой уход заставит его наконец взяться за дело, которое он откладывал все утро: рассказать матери, что Хербст умер много лет назад, но его внук продолжал убивать людей и разрушать чужие жизни еще долгое время после его ухода.

Пусть рассказывает, что хочет. Меня это уже не касалось.

78

Марла прикурила сигарету, сделала затяжку и, задержав дым на несколько секунд, резко выпустила его.